Алисса Джонсон - Дерзкий поцелуй

Но потом она застонала— низко и протяжно, от удовольствия — и все его самообладание как рукой сняло.

Теперь он мог думать только о ней. Об Эви. Обнаженной и мокрой.

Это ведь совсем нетрудно — встать и пройти за ширму.

Прошлой ночью она сама тянулась к нему и была такой доступной и желанной. Он, наверное, смог бы без большого труда убедить ее в том, что она должна позволить ему присоединиться к ней сейчас…

Мысль об этом показалась ему слишком соблазнительной, и, чтобы не поддаться ей, он так резко встал из-за стола, что ножки стула обиженно царапнули по полу.

— Вам нужно переодеться во что-нибудь сухое.

В бадье вновь плеснула вода, и Мак-Алистер едва не застонал сам. Ее нежные округлые колени выступают из воды, а роскошные каштановые волосы намокли, прилипая к ее алебастровым плечам… Она улыбается, кожа ее сверкает и блестит от воды…

— Прошу прощения, я не расслышала, что вы сказали, — окликнула она его.

Ему даже пришлось откашляться, прежде чем он смог говорить. Кажется, в последний раз горло у него перехватывало от желания обладать женщиной, когда он был еще подростком.

— Я скоро вернусь.

Но не слишком скоро, сказал он себе.

Эви смыла с себя грязь и пот, вытерлась насухо и теперь раздумывала, не означает ли длительное отсутствие Мак-Алистера, что он не смог найти для нее чистую одежду, и не стоит ли ей вновь надеть на себя свое старое платье, когда он наконец вошел в комнату.

Завернувшись в большое махровое полотенце, она осторожно выглянула из-за ширмы.

— Куда вы ходили?

Старательно глядя куда-то поверх ее головы, он протянул ей простую ночную рубашку и пеньюар.

— Чтобы принести вам вот это. С наилучшими пожеланиями от супруги почтенного хозяина.

— О, благодарение Богу. — Эви взяла принесенную им одежду. — Вас не было очень долго.

— Я ждал в коридоре.

Голос его звучал ровно, но на щеках выступил легкий румянец.

Эви решила, что это оттого, что в комнате слишком жарко.

— В коридоре? Но почему, ради всего святого?

— Чтобы не мешать вам.

— Вот как? Это очень мило с вашей стороны, но совершенно излишне. Ширмы мне было вполне достаточно. — Она посмотрела на столик. — А теперь вас ждет остывшая ванна и холодный ужин.

— Мне вполне хватит и ванны.

— Но…

— Я поел перед тем, как уйти.

— Да, я понимаю, но все-таки…

— Одевайтесь, Эви.

Девушку неприятно поразила его резкость, но она предпочла списать все на усталость. Вновь скрывшись за ширмой, она натянула на себя ночную рубашку и накинула сверху пеньюар. Одежда оказалась ей велика — рукава ночной рубашки свисали с кистей, подол волочился по полу, а в пеньюар можно было завернуть двух таких, как она, — но они были сухими, чистыми и мягкими, за что прониклась искренней благодарностью к Мак-Алистеру. Пеньюар она решила затянуть потуже поясом, рукава просто подвернуть, а подол Эви пришлось собрать в шлейф и перебросить через руку.

Когда она вышла из-за ширмы, Мак-Алистер уже сидел за стопой. Глядя на нее, он выразительно приподнял бровь.

— Такое впечатление, что вы буквально утонули в них.

— Да, они мне немножко великоваты, но ничего, сойдет.

Она опустилась за стол напротив него, рассеянно потирая больную ногу. Он заметил ее непроизвольное движение.

— Как ваша нога, не лучше?

— М-м? О да, намного лучше.

Мак-Алистер удовлетворенно кивнул и принялся накладывать ей на тарелку кушанья, хотя Эви предпочла бы сделать это сама.

— Вы получили травму в дорожной катастрофе?

Он задал вопрос легким и небрежным тоном, но его слова больно резанули девушку. Она не терпела любопытствующих расспросов о своей ноге или шраме, любым тоном.

— Я… да, там.

— Можете не отвечать, если вам это неприятно.

Не то чтобы ей было неприятно, нет. Досужие расспросы и нелепые сочувственные замечания досаждали и даже раздражали, но она не испытала бы ни малейшей неловкости, рассказав о дорожной катастрофе, в которую попала в детстве… наверное. Откуда ей было знать об этом? Минуло уже много времени с той поры, как она в последний раз упоминала об этом.

— Собственно, рассказывать практически нечего, — начала Эви, принимая тарелку, которую протянул ей Мак-Алистер. — Мы возвращались с празднования дня рождения, которое отмечал один из наших соседей. Было темно, карета слетела с дороги и врезалась в дерево.

— Слетела с дороги, — невыразительно повторил он. — Из-за погоды?

— Нет.

Эви вновь вспомнила, словно это было вчера, как у отца заплетался язык, как он орал во все горло, погоняя лошадей и заставляя их мчаться все быстрее и быстрее, и почувствовала, что у нее начинают гореть щеки. Пожалуй, делиться этой частью своей трагической истории она была еще не готова. Она потянулась к чайнику, стоявшему на столе.

— Налить вам чаю?

Мак-Алистер отрицательно покачал головой.

— У вас был новый кучер? И он не знал дороги?

Эви опустила чайник на стол.

— Нет.

— Но нельзя же просто взять и слететь с дороги…

Эви стиснула руки на коленях, глубоко вздохнула, вновь взяла чайник и налила себе чаю.

— Он был пьян.

— Надеюсь, ваш отец угостил его хлыстом.

Лицо Мак Алистера потемнело, и Эви вдруг поймала себя на мысли, что ей становится все легче угадывать, о чем он думает. Напустив на себя беззаботный, как она надеялась, вид, Эви положила себе в чашку две ложечки сахара.

— Это было бы затруднительно, поскольку именно отец правил экипажем. — Ну вот, она произнесла роковые слова. — Он погиб Баварии.

Выражение лица Мак-Алистера мгновенно смягчилось.

— Мне очень жаль.

А мне — нет, сверкнула у нее в голове непрошеная мысль. Эви устыдилась, но тут же постаралась отогнать это чувство. Нет, она действительно не жалела о том, что отец разбился насмерть; ей было жаль лишь того, что он оказался не тем человеком, о кончине которого она могла бы скорбеть. И если кто-нибудь после этого сочтет ее ужасным человеком, значит, так тому и быть.

Она лишь пожала плечами в ответ на соболезнования Мак-Алистера и подлила сливок себе в чашку.

— Это было давно.

Но и не так давно, как ей хотелось бы. Еще одна непрошеная мысль. Лучше был он слетел с дороги до того, как она появилась на свет.

— Вы скучаете о нем?

— Ни капельки. — Ложечка, которой она осторожно помешивала чай, со звоном упала на стол. — Не знаю, почему я так сказала. Мне не следовало так говорить.

— Вы действительно так думаете?

— Я… — Она опустила голову, пристально разглядывая свою чашку. — Мне даже не хочется пить.