Ирина Глебова - Рокировка судьбы

Офицеры и солдаты войск ПВО будут исполнять свой воинский и интернациональный долг в Египте, в районе военных действий. Выбраны лучшие расчёты, проверенные офицеры. Но… официально Советский Союз не принимает участие в этой войне, потому соблюдается режим особой секретности…

Каждое слово, сказанное здесь, в Генеральном штабе, Александр воспринимал как неоспоримую истину. Иначе и быть не могло. Он был взволнован и горд – именно он выбран из многих офицеров, ему доверяло начальство, ему доверяла Родина. И ещё: его будоражила мысль о войне, военных действиях. Ведь он, старший лейтенант Чаренцов, не раз с сожалением думал, что никогда о нём не скажут: «боевой офицер». А теперь вот так неожиданно повернулось! И когда Леночка играла «Офицерский вальс» и пела: «Утро зовёт завтра в поход…» – он тоже думал об этом, о том, что боевые походы, увы, остались в прошлом. Леночка сказала: «Как хорошо, что нет войны». Всего два дня назад сказала, и как вдруг всё изменилось! Да, она не знает почему он исчез, не звонит ей. Но она не станет думать о нём плохо, дождётся его. Он вернётся боевым офицером, может быть даже с боевой наградой. И она узнает…

Советские артиллерийские батареи разместились вдоль всего Суэцкого канала. Израильская армия располагалась совсем недалеко, в оптические приборы можно было видеть людей, технику, строения. Но аэродромы, с которых шли налёты истребителей «Фантом», находились вне видимости и досягаемости. Однако, сами «Фантомы» сбивать было возможно. Теоретически. Практически это удалось не сразу. «Фантомы» налетали группами, проносились низко, страшно воя, бомбили и обстреливали позиции египетских войск и советские пусковые установки. Эти самолёты казались неуязвимыми – и в самом деле фантомами, призраками.

Советским офицерам и солдатам было особенно тяжело. В чужой стране, на чужой войне, они не могли быть даже сами собой. Все бойцы дивизии, где воевал Чаренцов, носили чужую форму без знаков различия, не имели документов. Трудно переносился непривычный климат: изматывала сильнейшая жара при низкой влажности, сводили с ума песчаные бури. И злость от бессилия перед ежедневными налётами истребителей врага.

Первый «Фантом» был сбит не пусковым расчётом Чаренцова, но его товарищами, в его дивизии. Это случилось в конце июня. А через пять дней запылал и врезался в землю ещё один израильский «неуловимый призрак». И – как прорвало! Два самолёта сбил пусковой расчёт Александра Чаренцова, а через три дня произошёл тот, незабываемый для него, бой.

Похоже, это была попытка стереть с лица земли советскую ракетно-зенитную группировку. Наверняка израильские военные знали, что имеют дело не с беспомощной армией Египта, которую два года назад они разбили за шесть дней. На дивизион, в составе которого служил пусковой расчёт старшего лейтенанта Чаренцова, были брошены мощные силы. Шесть групп «Фантомов», по четыре истребителя в каждой, налетали одна за другой, не давая передышки. Но и ракетчики были уже не те неопытные, знавшие только учебные стрельбы. Зенитные комплексы С-75 и С-125 били не в «молоко» – два «Фантома» вспыхнули факелами. Но один снаряд истребителя угодил в антенный пост – главный координационный пункт дивизиона. Ракеты, что называется, «ослепли».

– Командир, – закричал один из бойцов расчёта, – что делать? Сейчас они нас раздолбают к чёртовой матери!

– Ваня, ребята! – крикнул Александр. – Слушайте меня, смотрите на руки!

С воем заходила на пусковой расчёт новая группа «Фантомов». Чаренцов в несколько прыжков оказался на открытой площадке, откуда был виден всем пусковым расчётам. «Папа, ты прав!» – воскликнул он мысленно.

Как-то, ещё курсантом, он приехал на каникулы домой, они с отцом сидели, попивали домашней терновки, отец вспоминал войну. И рассказал, между прочим, как направлял снаряды на фашистские танки, голосом диктуя координаты для залпа.

– Нам этого не нужно делать, – сказал тогда Александр. – Знал бы ты, какая сейчас техника координации, сплошная электроника.

– А самим определять координаты, значит, уже не учат?

– Учат, – ответил сын. – Да только ни к чему это.

Но отец обрадовался, сказал:

– Не зарекайся. Может пригодиться.

И вот теперь, стоя на открытой площадке между ракетно-зенитными орудиями, Александр стал выкрикивать координаты приближающихся целей. Залп, ещё залп! Запылал один «Фантом», с воем, накренясь, ушёл в свою сторону ещё один, подбитый. Сквозь грохот и взрывы ребята каким-то чудом слышали его голос, ракеты уходили в небо.

– Ура! – закричал он, когда огнём полоснул ещё один истребитель.

В этот миг Александру казалось, что это от его вскинутых рук, от его полыхающего взгляда рвануло вверх пламя, лизнуло крылья вражеского самолёта и взорвалось огненным столбом. Всё в нём самом полыхало: сердце горело неистовством, кровь кипела, счастье захлёстывало горячей волной…

Через много лет Чаренцов прочёл у Пушкина:

«Есть упоение в бою,И бездны мрачной на краю,И в разъярённом океане,Средь грозных волн и бурной тьмы,И в аравийском урагане,И в дуновении Чумы.Всё, всё, что гибелью грозит,Для сердца смертного таитНеизъяснимы наслажденья —Бессмертья, может быть, залог!И счастлив тот, кто средь волненьяИх обретать и ведать мог».

И вспомнил тот бой и свою сумасшедшую корректировку голосом. Тогда он впервые испытал чувство «упоения в бою», потом это стало для него жизненной необходимостью…

– Ура! – закричал Александр, увидев пылающий «Фантом». И в это время земля рванула у него из-под ног, швырнула вверх, потом разверзлась бездной. Грохота он не слышал, хотя это был взрыв невероятной мощности. Снаряд «Фантома» попал в пусковую установку в тот момент, когда её перезаряжали и давали ракетный залп. Погиб весь пусковой расчёт старшего лейтенанта Чаренцова. Сам он, накрытый взрывной волной и изрешеченный осколками, тоже поначалу показался неживым.

Только в госпитале, когда Александр окончательно пришёл в себя, и стало ясно, что он выживет, он узнал, что все его ребята отправились домой… в гробах. Ваня и Николай – в Белоруссию, Павло – на Украину, Анзор – в Грузию, Виктор – в Тульскую область…

Госпиталь находился в Каире. Все медики-специалисты были советскими. Александра оперировали – и не один раз, – известные московские хирург и нейрохирург. Через неделю после последней операции, когда Чаренцова перевели из реанимации в общую палату на троих человек, нейрохирург минут на пятнадцать присел рядом с ним, поговорил. И сказал напоследок:

– У тебя, старший лейтенант, богатырское здоровье. С такой контузией и такими ранениями в голову люди не выживают. А если выживают – это ещё хуже, потому что становятся идиотами. Нет, это не грубое слово, а медицинский термин. Поражённый мозг лишает их памяти, разума, осознания самих себя. Смерть лучше. Но тебя, мой дорогой, чаша сия миновала.