Волчья ягода - Ольга Ружникова
Чистые пруды, веков зеленый сон…
Мелодия растворяется в воздухе. Улетает в подступающую ночь. Умирает… вместе с душой.
Коко Шанель придумала маленькое черное платье, чтобы получить право носить траур по любимому. Что изобрести Зорке Светловой?
Смерть приходит не ножом в сердце, а почтальоном с письмом. А в Зоркином случае — замотанной операторшей на почте.
Никиты нет уже три недели. Три недели кошмаров. Зорка ломала голову, как его спасти, а любимого уже не было. Нигде.
Сегодня она читает это письмо — сокамерника Никиты. Какого-то Александра. Кто он? Почему решил написать совершенно чужой девушке? Знает же, что взять с нее нечего. Разве что потом отправит еще одно — с фальшивым сочувствием и просьбой выслать передачку. А заодно приехать на свиданку с койкой.
Зорка, у тебя нет сердца, и предполагать ты можешь лишь дурное. Самое мерзкое из возможного.
А что, часто бывает иначе? Прямо сплошь и рядом — думала плохое, а оказалось — все вокруг золотые и яхонтовые, да?
Такая простая строчка. «Застрелен при попытке к бегству».
Никиты больше нет. Как это — нет? Зорка есть, а его — нет. Так ведь не бывает? Не должно быть…
Чистые пруды, застенчивые ивы…
Это их песня. Только их. И только под нее можно прощаться с собственным сердцем. Если вообще получится…
Только сегодня пришло письмо — тетрадный лист в клетку. Одинарный. Будто из школьной тетради.
Сегодня — пришло. Потом будет хуже. Смерть Дины Зорка тоже осознала не сразу.
Вечером — ее день рождения. Придет толпа чужих людей. И Нестеровы — отец и сын.
Тетка уже выбрала для племянницы вечернее платье — темно-алое.
Зорка — не модельер. Ей ничего не изобрести. Никогда.
И не сценарист. Ничего не переписать.
— Запомни, если не сын, то отец, — усмехнулась тетка два месяца назад. — Ты интересна обоим. И старший не достает тебя лишь потому, что любит своего золотого мальчика. Не хочет вставать у него на светлом пути. Зато уж потом…
Андрей Нестеров. Красавец. Первый парень школы, не считая Бориса из 11 «А» — отличного спортсмена-самбиста и математика в одном лице. С Борей можно бы договориться по-человечески, но, увы, его родители — не в числе «нужных» тете Тамаре. И девушка у него уже есть — Зоркина одноклассница «зануда» Алка.
У таких всегда всё есть — причем всерьез и надолго. И это хорошо. Хоть кто-то же должен быть счастлив и благополучен? Ну, кроме самых отпетых сволочей, у кого уж точно всё и всегда в порядке. В полном шоколаде. Молочном. Приторном.
— В твоих же интересах удержать сопляка подольше. Поняла? А не сможешь — значит, всё, на что ты годна — быть переходящей из рук в руки подстилкой.
Изменил Андрей абсолютно не вовремя. Для тетки. А у Зорки появился повод его послать. Тетя Тамара выслушала, что «такое спускать нельзя», одобрила идею «чуть помурыжить, чтоб осознал». И до сих пор вполне терпела их «разлуку». Но нынешний повод использует, чтобы «помирить голубков». Или возобновит намеки на «его отец — тоже перспективен».
В прежние дикие времена в каком-то племени вдову выдавали замуж в день смерти мужа. Благословенные дикие времена! Тогда это хоть кто-то осуждал.
Впрочем, те вдовы — героини книг. В отличие от Зорки. Она-то — кто, чтобы ее жалеть? Хоть самую малость.
2
Тамара Кобрина небрежно стряхнула пепел с сигареты. Тщательно отработанным жестом. Не стоит расслабляться — даже когда одна.
Причины для нервов нет — ну, заболела очередная училка. Ну, ушла в бессрочный. Бывает. Найдут новую — причем, оперативно. И директор клятвенно обещает, что уже нашли.
Нет никаких причин переводить Зорину Светлову в другую школу. С лучшим преподаванием. Собственно, ее вообще следовало посадить на экстернат, но Тамара сомневалась: все-таки после сельской школы. И зря. К концу года у девчонки уже был бы аттестат, а в сентябре — студенческий билет. А там можно приглядеться — и начинать обучать делу. Глядишь, еще через полгодика — уже посадить младшим референтом. Для начала.
Не вовремя навязались Нестеровы — точнее, вовремя. Отец уступил дорогу сыну — очень благородно. А Зорина неплохо тянет резину. И откуда только навыки взялись? Вот что значит — жить захочешь. Нормально жить. Сама такой была.
Нестеров-младший уже ест у «Рины» с рук. Год так не протянешь, но когда она наконец уступит — роман не закончится так быстро, как предыдущие. К тому же, капризности у девочки хватит на всех Андрюшиных бывших разом.
А потом подойдет очередь и папаши, очень даже подойдет. И посмотрим, что из этого выйдет. Может — мачеха для Андрея. А может… Отец идиота Алика — нужный человек. Очень нужный. И настоящий мужчина. А для своих пятидесяти шести выглядит и вовсе великолепно. Не во вкусе сопливых романтичных девчонок, но вот сама Тамара сказала бы такому «да» — сразу и безоговорочно.
Но, увы, для него и двадцатипятилетние — староваты. Подошла бы Зора — не сейчас, через год-два. Когда поумнеет. С глупой телкой Диночкой Тамара уже прокололась. Настоящим мужчинам нужны и женщины настоящие. Не дуры. И не влюбленные в зеленых сопляков истерички.
И чем черт не шутит — этому мужчине Зора могла бы стать и женой. Но — всё потом. С такими знакомят либо безмозглых барби (нет, этого тоже хватит), либо — вообще не барби, но зато полностью лояльных. Чтобы девочка собственную игру не замутила. И проиграть желания нет, и девчонку будет жаль. Уже столько сил вложено.
3
Горячее, холодное, салаты. Рыбка, буженинка, пять видов сыра, оливки всякие, икра черная, икра красная… Фрукты дорогущие. Всё по высшему стандарту. Как в лучших домах чего-то там… Может, Лондона и Парижа, а может — мафиозной Сицилии.
«Только свои» гости, намеки, якобы добрые смешки. Бал кривляющихся масок. Замок Эдгара По.
И ясно, чем всё это кончится. Неясно лишь, как выдержать. Не только сейчас, но и потом. И дальше. Всю оставшуюся жизнь. Или даже два года.
Горло пересохло — словно Зорка и не влила в него два бокала вина («Больше нашим детям рано, не так ли?») и, наверное, литр сока. Апельсинового. Все прочие успели опостылеть за предыдущие теткины праздники и «маленькие посиделки в почти семейном кругу». Даже странно сейчас вспоминать, как в детстве ждала выходных и вожделенный пакет «Колибри» на троих с Никитой и Женькой.
Горло пересохло, и теперь его дерет проглоченный смех. Потому
