Мартина Коул - Прыжок

— Тебя наградили рогами, Брунос? — засмеялся Тимми. — Тогда скажи, чтобы тебе добавляли побольше брома в чай, дружище!

Джорджио добродушно рассмеялся в ответ.

— Ты так грязно мыслишь, свинья Тимми! Не все разделяют твои вкусы в сексе, так что некоторым из нас приходится просто обходиться без женщин.

— Тогда смотри свои фотки. Обещаю, что я-то рогов не получу. Интересно и мне посмотреть, как выглядит твоя старушка.

Джорджио еще раз просмотрел фотографии и выбрал одну, изображавшую Донну в летнем сарафане у них в саду: здесь, на фото, лицо ее сияло здоровьем и счастьем. Он передал снимок Тимми, тот взял его своими мясистыми лапищами и заулыбался во весь рот.

— Черт бы меня побрал, да она миленькая штучка, не так ли? — В его голосе прозвучало подлинное восхищение.

Джорджио был по-своему доволен реакцией соседа по камере.

— Да, так и есть, Тимми, и я никогда не стану утверждать иного. Она женщина приличная, понимаешь? Респектабельная. Хорошо воспитана, хорошо образована, и все такое. Она занималась в Открытом университете, получила степень. По социологии.

Этот комментарий удвоил восхищение Тимми.

— Мозги да еще и красота, а? Везучий же ты ублюдок. Моя жена похожа на зад автобуса номер девять. У нее такая здоровенная задница, что она не протиснулась бы в дверь камеры! Но заметь: она никогда не делала мне пакостей, насколько я знаю. Несмотря на то что она страшна как смертный грех, там, на воле, есть такие типчики, которые трахнули бы собственную бабушку, если бы она была достаточно черна.

Джорджио кивнул, он был полностью согласен с этим утверждением. Большинство из мужчин, сидевших в тюрьме, боялись, что в их отсутствие кто-то окажется в их супружеской постели. Они понимали: кто-то все равно составляет компанию их старушкам. И их постоянно беспокоило это, причем независимо от позиции жены, хотела она этого приятеля или нет. Если теряешь жену, то теряется и доступ к детям. Любовные романы и стихи в тюрьме покупали с жадностью, меняли их на драгоценные сигареты и тщательно переписывали удачные места из текстов, чтобы затем отправить в очередном послании домой. За большинством жен мужья по-настоящему ухаживали только тогда, когда отсиживали свое в тюрьме. Они считали, что суть любовной истории — это та же поэма: обещание вечной любви и клятва, что твой старик изменится к лучшему. Многие женщины безоговорочно принимали это на веру; кое-кто из них проводил всю свою замужнюю жизнь в бесплодных надеждах.

— Моя Донна — спокойная женщина, понимаешь? Не из этаких болтливых квочек. Она была мне подмогой в бизнесе и в остальном. Могла устроить обед не хуже, чем в Кенсингтонском дворце. Всегда знала, что надеть, что сказать, как вести себя. Она со всеми была в ладу, моя Донна…

Тимми снова разглядывал фотографию, когда в комнату вошел Сэди.

— Я просто пришла сказать вам доброй ночи, парни. О, фотки! Дайте-ка поглядеть.

Тимми вручил Сэди фотографию, и тот радостно улыбнулся.

— О, вот кого я называю «красивой женщиной»! — Сэди произнес это с доброжелательной завистью. — Посмотрите-ка на эти волосы и глаза! А кто это?

— Это маленькая жена Джорджио, — пробормотал Тимми.

— А я думала, это твоя дочь, Джорджио… Хотя не собиралась тебя обидеть.

Джорджио ухмыльнулся.

— Я и не обижаюсь, Сэди. В этом сарафанчике она действительно выглядит молодо. А теперь я лучше пойду в душ и почищу зубы, прежде чем нас запрут. Сделай милость, Сэди, уговори-ка этого типа принять ванну, ладно? Он уже черен, как чернила!

— Ты мне об этом не рассказывай! — захихикала Сэди.

— Я пахну, как положено мужчине, вы, щекастые нищие! — добродушно засмеялся Тимми.

— Да, как мужчина, который уже две недели как помер, — кокетливо закатил глаза Сэди.

Джорджио все еще смеялся, когда входил в душевую. А когда повернул кран, то увидел, что к нему бочком подбирается Сэди.

— Слушай, Джорджио, не спрашивай, откуда я узнала про это, и не повторяй это ни одной живой душе, иначе потом все мы будем страшно жалеть… Но я слышала сегодня, что твою женушку поджидает небольшой сюрприз, любезность от Левиса. Хорошенько предупреди ее!

Джорджио почувствовал такой шок от этих слов, что чуть не потерял сознание. Однако он цепко ухватил Сэди за сорочку.

— Что ты слышал? Откуда ты это знаешь?

Сэди поглядел в его встревоженные глаза и покачал головой:

— Я слышала это от виноградной лозы… Твоя жена кажется мне такой миленькой штучкой, и я не хочу, чтобы она пострадала. Просто не забудь предупредить ее. Или найми кого-нибудь, кто бы присмотрел за ней. Но что бы ты ни сделал, никому не говори обо мне, иначе я больше не смогу получать никакой информации для тебя. И особенно постарайся не проговориться Тимми, что я тебе вообще что-то сказала. О'кей?

— А когда надо ждать этого сюрприза?

Сэди пожал плечами.

— Не знаю, дружище, клянусь тебе. Сообщил же тебе это потому, что, несмотря на все свои грехи, я всегда плачу людям за добро добром. Понимаешь, что я хочу сказать? — И он так же тихо выбрался из душевой, как вошел.

Джорджио стоял под ледяным душем и ощущал, как по лицу вместе с водой бегут слезы. «Сюрприз может состояться и сегодня. Пока я тут стою под душем, мою Донну, возможно, уже везут в укромное место, чтобы насиловать или даже пытать…» Он чувствовал в себе растущую панику. Хотелось, чтобы волнение утихло, оставило его. Однако ужасные картины у него в мозгу возникали непрестанно, причем все более образные и яркие…

…Он заперт в тюрьме для особо опасных преступников, а его жена, его маленькая Донна, сейчас может быть, испускает свой последний вздох. Тяжелее всего выносить тщетность всех усилий, безвыходность его положения, ведь он ничего, совершенно ничего не может сделать!

Джорджио сжал кулаки и начал бить ими по кафельной стене; скоро кровь потекла у него из костяшек и смешалась с водой, малиновыми струйками сбегая вниз, в слив.

В голове у него стучало единственное слово: «Донна, Донна, Донна… Если бы я мог хотя бы мысленно дотянуться до нее, каким-то образом предупредить!»

Два надзирателя потащили его из душевой, а он упирался и пытался драться с ними. Наконец вдвоем они пересилили Джорджио и отвели в карцер. Бросили его там, голого, в сыром и темном помещении. Он, ослабев, съехал по стенке на пол и заплакал горькими слезами, накрыв голову руками.

Захлебывался слезами и шептал во тьме единственное слово:

— Донна!

«Если что-нибудь случится с ней, я убью Левиса голыми руками! — Джорджио озирался в камере по сторонам, как посаженный в клетку зверь. — Левис — крупная шишка, по правде говоря, самая крупная, но я, Джорджио Брунос, перехитрил ублюдка. Даже если это будет последним, что я сделаю в этой жизни, но я все же перехитрю его. Теперь это мое личное дело». — Джорджио даже не подумал о том, чтобы сообщить полиции о Левисе, потому что понимал: это ему ничего не даст. У него нет доказательств — только слова трансвестита-убийцы.