Из бездны с любовью - Елена Вяхякуопус
Ночью Володе приснился сон, что ему подарили новый компьютер. С широким матовым экраном, сразу видно, необыкновенно мощный. Он нажимает на пуск и загорается надпись: назад в Прошлое. И он во сне понимает: в этом компьютере можно будет увидеть всю свою жизнь. И все исправить. Переставить местами разные события, убрать плохое. Он радуется, нажимает на стрелку «назад», и появляется маленькая сестренка в кроватке. Еще одно нажатие – вот и дедушка с бабушкой на скамеечке во дворе. У дедушки трясутся руки, и папироса падает на землю. Володя хочет поднять ее, но вспыхивает надпись OFFLINE. Прошлое находится в offline. Это только запись, менять ничего нельзя. Володя нажимает снова на клавишу, и дни и годы летят назад, и вот уже молодая мама подает молодому папе тарелочку с вишней и смеется… «А где же я сам, – думает Володя, – почему меня нигде нет?», и нажимает снова… и во весь экран распахиваются огромные черные глаза, добрые и печальные, наполненные слезами, как дождевой водой, и тихий знакомый голос поет песню на незнакомом языке, и он понимает и не понимает слов. Из верхнего левого угла экрана скатывается яркая красная капля, потом вторая, еще одна и еще, и льется малиновый поток, и скрывает все, и даже пальцы его становятся малиновыми…
Володя проснулся на рассвете и не смог больше заснуть. Голова болела, в ней крутились сразу несколько комаромух, пришлось считать про себя: «Четыре и четыре будет восемь… дважды четыре тоже будет восемь…» После завтрака мама, как обычно, дала ему три пластиковых коробки: в самой большой – котлета с картошкой, в другой – огурец и два помидора, а в третьей – кусок сладкого пирога. Он сложил коробочки в сумку и пошел было к двери, но остановился и вернулся в кухню. Отец допивал кофе и читал газету, мать убирала со стола.
– Ты что-то забыл, сынок?
Володя поцеловал ее в щеку и молча вышел. Мать удивленно смотрела ему вслед.
По улице он шел медленно, едва перебирая ногами. Постоял на мосту через Мойку, самом широком мосту в городе, похожем не на мост, а просто на дорогу, и так же медленно направился через площадь в сторону набережной. Машины со всех сторон тарахтели, грохотали, но писк комаромух в голове не смолкал: «Никогдаааа… не увидишь мамууу… никогдааа…» Володя шепотом считал: «Четыре и четыре будет восемь… Четырежды два – восемь. Нет… Лучше пусть будет три и три, и еще три… мама всегда будет…»
В сквере у Собора на скамейках еще было пусто, только по дорожке перед ним брел человек. Чем ближе Володя подходил к нему, тем более странными казались его фигура и походка. Это был горбатый старик с тощими длинными ногами в узких красных брюках, в светлой куртке и светлой кепке. Худая шея торчала из воротника. Казалось, огромная птица вышагивает, высоко задирая колени.
Володя обогнал его и услышал:
– Который час от рассвета?
Голос протрещал сухо и твердо, будто карандаши рассыпались по паркету.
Володя остановился, не оборачиваясь, вытащил из заднего кармана телефон.
– Восемь двадцать восемь.
– Солнце взошло в четыре двадцать восемь. Четыре и четыре будет восемь. Дважды четыре тоже будет восемь.
Вдруг наступила тишина. Володя услышал, как шелестят деревья.
– Я не люблю четыре и восемь, – сказал Володя.
– И зря! – Старик указал на скамейку. – Присядем?
Володя сел, поставил сумку себе на колени, исподлобья взглянул на старика. Темные глаза смотрели куда-то мимо Володиной головы, и это было приятно. Весь старик был приятный, несмотря на огромный торчащий вперед нос. От него хорошо пахло – рекой, травой и какими-то цветами. На руках у старика был надеты большие черные варежки.
– Четыре и восемь – прекрасные числа, – твердо произнес старик. – Все числа правильные. Все идет по Плану.
– Но если… посчитать неправильно?
– Ты не знаешь, что правильно. Учиться тебе нужно. Чтобы в голове ничего не жужжало.
– Комаромухи… что это?
– Голова играет сама с собой. Ей скучно. Не делаешь того, для чего сделана твоя голова, и ей скучно.
– А что я должен делать?
– Не сидеть на месте. Иди и не бойся.
Володя нехотя поднялся. Ему было жаль расставаться с длинноносым стариком. Почему-то он ему очень нравился. Он снова сел.
– Как можно не бояться? Все умирают. Трава, птицы, люди. Даже звезды. У всего есть начало и конец. Это неправильно.
– Было только начало. С тех пор пока не было конца.
– Дедушка и бабушка кончились. Они на кладбище. Это… это страшно и печально…
– На кладбищах печальны только живые. Другие не там. Ты увидишь. Иди. Подожди… который час от рассвета?
Володя достал телефон. Время было то же, но он не удивился.
– От рассвета четыре двадцать восемь.
Старик встал и ткнул рукой в черной варежке в нагрудный карман Володиной куртки.
– Положи эту вещь сюда. Так будет правильно.
Володя послушно сунул в нагрудный карман телефон.
– До свидания!
– Да будет оно нескоро! – Старик рассмеялся, как сухой горох рассыпал.
Володя прошел несколько шагов и обернулся. Сквер был пуст. Вдалеке, над конной статуей императора, летела большая птица, поднималась все выше, таяла в утренней дымке. Вокруг снова грохотали машины, но комаромух не было слышно. Когда он входил во дворец своего тезки, то уже сомневался, видел ли он старика, или это была его фантазия, одна из сказок, которые он сам себе сочинял.
Весь день он провел один. Работники Дома ученых еще в июне ушли в летние отпуска, и даже завхоз Антонина Петровна сегодня не явилась. В огромном пустом здании отовсюду слышались легкие скрипы, шорохи и шелест, изредка тоненько свистели-звенели английские часы в углу. Казалось, что дом заснул, и похрапывает, и посвистывает во сне. Володя включил компьютер и сел играть. Он любил быть один. Он сидел и играл, изредка взглядывая на большой монитор сбоку, где видны были коридоры и комнаты, смутные, как в старом черно-белом кино. Игра увлекла его, и он не заметил, как открылась и закрылась дверь на втором этаже и тень скользнула в
