Дениза Уайт - Между Севером и Югом

Тем временем заиграла громкая музыка и на эстраде стало происходить нечто интересное.

Изюминкой в оформлении интерьеров клуба были копии полотен Пьетро Лонги, изображающие дам и господ, современников самого знаменитого венецианца, в полумасках, большие венецианские зеркала в золоченых рамах и самая настоящая гондола, стоящая перед сценой и периодически служащая своеобразным подиумом для приглашенных звезд. В ней одиноко сидела восковая фигура того, чье имя и носил клуб, — Джованни Джакомо Казановы.

Однако не это привлекло внимание Джорджа, а особа, которая в данный момент запрыгнула в гондолу и, сорвав шляпу с головы восковой куклы, помахала ею залу, вызвав этим восторженный рев зрителей. Это была задорная, эффектная, ярко накрашенная брюнетка с пышным загорелым бюстом и в коротком наряде, открывающем длинные красивые ноги.

Долорес?!

Джордж не мог поверить своим глазам.

Тем временем представление началось. Вернув Казанове шляпу, Долорес возвратилась на сцену и стала танцевать. Она была одета примерно так же, как и тогда, когда Джордж впервые увидел ее на сцене аргентинского кабаре: короткая юбка, красный, расшитый золотыми шнурами ментик, надетый поверх черного бюстгальтера, и лаковые сапожки на высоком каблуке.

Впрочем, и ментик, и юбка не долго продержались на роскошном теле аргентинки, полетев в толпу беснующихся от восторга мужчин, моментально облепивших эстраду и не отрывающих от Долорес жадных глаз.

А дальше началось то, от чего Джордж все больше свирепел, скрипя зубами и стискивая кулаки. Заметив его состояние, Синтия не стала отвлекать его разговорами и тихонько сидела на своем стуле, изредка поглядывая на сцену.

Долорес же резвилась вовсю, подобно живому пульверизатору разбрызгивая вокруг себя мощные, хотя и невидимые флюиды сексапильности. Как завораживающе отбрасывала она назад гриву иссиня-черных волос, сладострастной тигрицей подбиралась к зрителям на четвереньках, как призывно изгибалась под ритмичную музыку!

Один лишь Джордж не разделял восторгов зрителей. Прежде всего потому, что это была его возлюбленная, вздумавшая выставлять напоказ прелести, созерцание которых он считал лишь своей привилегией. Особенно раздражающим показалось ему то, что наибольшую активность среди зрителей проявлял не кто иной, как Сидней Блоссом. Брат Синтии, по мнению наблюдавшего за ним Джорджа, просто обнаглел, когда в конце представления засунул стодолларовую купюру за тоненькую полоску черных трусиков Долорес, получив за это от нее воздушный поцелуй.

Мучениям молодого человека пришел конец лишь тогда, когда Долорес раскланялась и под бурные аплодисменты скрылась за кулисами.

— Я скоро вернусь, — вскакивая со своего места, как подброшенный пружиной, сказал Джордж, даже не взглянув на заметно помрачневшую Синтию.

— О дьявол! — с нескрываемой досадой воскликнула Долорес, стоило ему распахнуть дверь ее гримуборной. — Как ты здесь оказался?

Она сидела перед зеркалом в небрежно накинутом на плечи шелковом халате и пересчитывала купюры.

— Случайно, — буркнул Джордж, не желая упоминать Синтию и тем самым давать Долорес в руки оружие против него самого. — А вот как ты здесь оказалась, да еще в таком виде?

— Я не хотела тебе об этом рассказывать раньше времени, однако на самом деле все предельно просто. На одном из представлений варьете меня увидел менеджер здешнего клуба и предложил выступать у них.

— Действительно, просто! — рассвирепел Джордж. — Всего-то и надо, что показывать свои груди всяким недоумкам, которые за это суют тебе деньги в трусики!

— Между прочим, в этом клубе я получаю вдвое больше, чем получала в варьете.

— Естественно! Чем меньше на актрисе одежды, тем выше ее гонорары!

— Что ты на меня кричишь? — в свою очередь начала злиться Долорес. — Мне давно надоел твой побитый «форд», и я хочу купить себе такой же новенький «понтиак», который был у меня дома, в Аргентине!

— А я-то думал, что ты осталась в Канаде ради другого! — с неожиданной горечью в голосе заявил Джордж, после чего повернулся и, понурившись, покинул гримуборную.

Долорес проводила его задумчивым взглядом, однако останавливать не стала.

14

— Ну что, выяснили отношения? — холодно поинтересовалась Синтия, когда он вернулся за столик.

— Ты это все нарочно подстроила, да? — нахмурился Джордж. — Признайся, ведь ты знала, что она здесь выступает?

— Разумеется, нет! — ответила она слишком уж возмущенно. — Неужели ты думаешь, что я ревную тебя к этой аргентинке? Но с какой стати? Разве я не моложе и не красивее ее?

— Очаровательнее, — ответил Джордж, непроизвольно улыбаясь.

— Жаль только, что я не такая высокая, — неожиданно вздохнула Синтия.

— Вот об этом тебе нечего сожалеть. Рост у тебя как раз замечательный. Таким и положено быть ангелам!

— Издеваешься?

— Восхищаюсь.

— А зачем тогда сравниваешь с ангелом? Есть такой старый анекдот. Встречаются два приятеля, и один другого спрашивает: «Ну, как твоя жена?» — «О, моя жена — ангел!» — «Счастливец! А моя еще жива».

— Что за мрачные мысли в день рождения!

— Почему бы и нет?

— Да хотя бы потому, что у тебя еще вся жизнь впереди. Вот когда тебе стукнет восемьдесят…

— Ну уж нет, столько жить я не собираюсь, — покачала головой Синтия.

— Это еще почему?

— Да потому, что ты старше меня и я совсем не хочу на старости лет оставаться одна.

Боже! Фактически уже второй раз за вечер она признается ему в любви, а он еще так и не решился на ответное признание.

— Неужели ты совсем не боишься смерти? — спросил Джордж, желая выиграть время.

— Уже отбоялась, — усмехнулся «маленький очаровательный философ», как он мысленно окрестил Синтию, любуясь ее подвижной физиономией, которой так шел нежный румянец.

— А разве это возможно? — удивился он.

— Почему же нет? Особенно когда точно знаешь, где окажешься после смерти.

Джордж принял это фразу за подтверждение ее веры в загробную жизнь и молча пожал плечами… Однако спустя всего час ему пришлось убедиться, что Синтия имела в виду нечто совсем другое.

А тогда она гордо вскинула голову и, заметив на себе внимательный взгляд Джорджа, предложила:

— Давай еще выпьем. Наливай шампанского, что ты на меня так смотришь?

— Давай, — согласился Джордж, несколько озадаченный этим разговором, тем более что ему почему-то вдруг вспомнился другой разговор — у него дома, в день их первой встречи.

«И никто меня не любит, никому я не нужна…» — рыдала бедняжка Синтия, когда сорвалась ее попытка убежать из его квартиры.