Эдуард Володарский - Террористка Иванова

Зазвонил телефон, и Пилюгин снял трубку:

— Майор Пилюгин слушает… что, что? Как? — лицо Пилюгина изменилось, челюсть отвисла, в горле забулькало. Левой рукой он дотянулся до графина с водой, но никак не мог вытащить стеклянную пробку. Голубев кинулся к столу, вытащил пробку, налил в стакан воды и протянул Пилюгину. Тот выпил жадными глотками, сказал хрипло: — Да, слышу… я сейчас приеду…

Бессмысленными глазами он обвел товарищей, но тут же встряхнулся, с силой провел ладонями по лицу и уже резко, пружинисто встал, мгновенно превратившись в прежнего Пилюгина, решительного и быстрого. — Я в роддом, ребята. Вы работайте, работайте…

— Что случилось-то, Геннадьич? — спросил Тулегенов.

— Да вроде… жена померла…

Пилюгин стремительно вышел. В комнате воцарилась мертвая тишина.

Он гнал машину на предельной скорости. Проскочил на красный свет и услышал за спиной возмущенную трель милицейского свистка. Он резко вильнул к обочине, и шедшая сзади машина едва не врезалась в него. Пилюгин откинулся на сиденье и закрыл глаза.

— В чем дело, гражданин? Нарушаем?! Чуть ДТГ не совершили! Документы попрошу!

Пилюгин достал удостоверение, показал капитану-гаишнику.

— Понятно… И все-таки, зачем так гнать?

— Прости, капитан… — прохрипел Пилюгин и посмотрел на гаишника блестящими от слез глазами. — Жена у меня в больнице умерла… понимаешь?

Капитан долго обалдело смотрел на Пилюгина потом сказал с тревогой:

— Давай я за руль сяду, майор, а? Отвезу тебя, а то на тебе лица нет.

— Ничего… сам доеду…

— В аварию попала?

— Нет, в роддоме… во время родов.

— Да как же это? И спасти не смогли?

— Не смогли…

— Э-эх, вот беда так беда… — пробормотал капитан и наклонился к окну: — Держись, майор… что тут скажешь? Ничего не скажешь… беда…

Пилюгин выжал сцепление и рванул машину с места.

— Мы сделали все, что смогли. Кесарево сечение… она потеряла много крови. Мы очень сожалеем…

— А ребенок? Что с ребенком? — хрипло спросил Пилюгин.

— Ребенка, к счастью, удалось спасти, — чуть улыбнулся врач. — Он чувствует себя хорошо.

Пилюгин молчал, тупо глядя перед собой, потом проговорил с трудом:

— Кто родился? Мальчик, девочка?

— Ох, простите, мы вам не сказали — голова кругом идет, — растерялся врач.

— Мальчик! — вдруг сказала медсестра. — Такой хорошенький — четыре пятьсот. Мальчик супер!

И эта полная, широкоплечая, с круглым лицом, на котором выделялись румяные большущие щеки и курносый нос, медсестра показалась Пилюгину такой красавицей, что он смотрел на нее, широко раскрыв глаза, потом улыбнулся и переспросил шепотом:

— Мальчик? Четыре пятьсот?

— Да, да, мальчик!

И окружающий Пилюгина мир — лица медсестры, врача, стол и стеклянные шкафы — вдруг стал искриться, расплываться. Это слезы мешали ему видеть…

Пилюгин сидел на кухне. Небольшая фотография жены стояла перед ним. И еще стояла выпитая наполовину бутылка водки, рюмка, яблоки и груши в стеклянной вазе, пепельница, полная окурков…

Витька лежал в гостиной на диване, лежал с открытыми глазами, напряженно прислушиваясь к звукам в квартире. На секретер светил желтой лампой ночничок, льдисто отсвечивали стекла стенки-серванта…

А Галка лежала в своей комнатке на узкой кровати у стены. К обоям были пришпилены фотографии из глянцевых журналов — знаменитые артисты, звезды попсы и рока; на столе — гора учебников и тетрадей, плеер с наушниками. Галка тоже не спала…

Пилюгин смотрел на фотографию жены, говорил шепотом:

— Ты же так хотела ребенка… почему же так? За что такая несправедливость? Ладно, пусть на мне грехов всяких много — работа такая, но тебя-то за что?

Он налил и выпил, ладонью утер губы, потянулся за сигаретой. В кухню бесшумно вошла Галка, в одних трусиках и майке, волосы растрепаны. Она молча подошла к отцу, прижалась к нему, обняла за шею и голову положила ему на плечо. Пилюгин смутился.

— Вот думаю, Галчонок, как нам теперь без мамы жить?

— И я все время думаю, — отозвалась Галка. — Никак заснуть не могу.

— Надо будет тетю Нину из Питера позвать, — тихо сказал Пилюгин.

— Зачем? — тоже почти шепотом спросила Галка.

— А кто же будет за маленьким смотреть? Тебе в школу надо, мне — на работу…

— А когда нам его отдадут?

— На днях, наверное… не знаю точно.

— Я боюсь… — вдруг прошептала Галка.

— Чего?

— Боюсь, я не буду его так любить, как маму любила…

Пилюгин внимательно посмотрел ей в глаза. И Галка печально и серьезно смотрела на отца. Он встряхнул ее, держа за худенькие голые плечи, сказал громко:

— Ты чего это? Что говоришь-то? Что мама про тебя подумает?

— А мама разве про меня думает? — испуганно спросила Галка.

— Конечно! Она там про всех нас думает!

— Не кричи, пап… мне и так страшно…

— А чего тебе страшно? Нечего тебе бояться, Галка! — так же громко отвечал Пилюгин, словно ему самому было страшно и он себя таким образом успокаивал. — Мы жить должны, понятно? Мальчонку нам надо вырастить. За нами мама смотреть будет — как мы тут живем. Так что нам подкачать никак нельзя, Галка… — он вдруг снова перешел на шепот: — Если мы тут с тобой плохо жить будем — мамкина душа страдать будет… понимаешь? — Он смотрел на нее больными глазами, и губы его нервно подергивались.

— А как мы его назовем, пап?

— А как ты хочешь? — через силу улыбнулся Пилюгин, приходя в себя.

— А ты?

— Давай Мишкой назовем, а? — вдруг предложил Пилюгин.

— Как тебя?

— Как меня. Будет Михал Михалыч, звучит?

— Звучит… — улыбнулась Галка.

Они разговаривали и не видели, что уже давно из коридорчика на них смотрит Витька, смотрит потемневшими печальными глазами…

В камере СИЗО, куда поместили Полину, две совсем молоденькие девушки спали на своих нарах, задернув цветастые ситцевые занавески. Пожилая, полнотелая тетка в цветастом халате, с бигудями, накрученными на черные сальные волосы, сидела за столом у стены и курила, тупо глядя перед собой. Тусклая лампочка под закопченным с темными разводами потолком освещала камеру.

Полина лежала на нижних нарах, смотрела в потолок, иногда, скосив глаза, поглядывала на пожилую женщину — Анжелу Петровну. Вот она пошевелилась, достала из-под матраца плоскую металлическую фляжку, отпила из нее, громко фыркнула, передернув плечами, откусила от яблока, громко захрустела.

— Ну, ты, Поля, и учудила… — Анжела Петровна весело хмыкнула. — С всякими чалилась, а вот с террористкой — впервой, хе-хе-хе… Надо же, оперов в ментовке в заложники взять — это тебе самое малое десятерик корячиться… Знаешь?