Сьюзан Ховач - Дьявольская секта

— Это... очень любезно с твоей стороны, Эван, но сейчас я не могу пропустить вторую рабочую неделю — это будет неудобно для моего шефа, к тому же... ты можешь меня не понять, но мне хочется вернуться на работу. Она означает сейчас для меня стабильность, постоянство... В Колвине я буду сидеть без дела и копаться в своей душе, а на службе у меня нет времени на размышления о чем-то личном... Ты скоро приедешь в Лондон?

— Не знаю. Я должен привести в порядок домашние дела.

Он подался вперед.

— Ники, ты подумаешь о моем приглашении в Колвин? Я размышлял об этом всю прошлую неделю и пришел к заключению...

Дверь открылась. Джейн прервала их беседу, заглянув в комнату.

— О, — смутилась она. — Извините, я искала Бенедикта. Вы его не видели?

— Он ушел куда-то с моим отцом, — сказал Эван. — Ты ведь знаешь увлечения моего отца — на твоем месте я бы заглянул в оранжерею. Джейн, как Лайза? Я не видел ее утром.

— Ну, — Джейн смущенно заколебалась, — она по-прежнему ужасно переживает. — Джейн сделала глубокий вдох. — Я предложила ей вернуться в коттедж и пожить с нами, пока она не придет в себя. Точнее, она сама попросила об этом, и мне не хватило мужества отказать ей. Надеюсь, Бенедикт меня поймет. То есть я знаю, что он поймет, но...

— Да, конечно, — сказал Эван, — но разве с коттеджем у нее не связаны печальные воспоминания?

— Да, но Мэтт погиб не в коттедже... — неуверенно пробормотала Джейн и смолкла. Она смущенно покраснела. — Извини, Никола.

— Ничего, — сказала девушка. — Все в порядке, Джейн.

Джейн испытала облегчение.

— Ну, мне действительно надо найти Бенедикта... извините меня...

Она вышла из комнаты, закрыла за собой дверь.

Молча налив себе третью чашку кофе, Никола сказала:

— Это все решает. Если Лайза будет в Колвине, я туда не приеду.

— О, Ники, ради бога...

— Я ничего не могу с собой поделать, — сказала Ники. — Я просто не переношу ее общество. Не буду лицемерить. Извини, Эван.

— Ники, Лайза будет находиться в коттедже — а ты со мной в Колвин-Корте.

— Этого я тоже боюсь, — сказала Никола.

— Слушай, если ты хочешь наказать меня, пожалуйста, я это заслужил, но зачем наказывать себя? Не будь такой гордой!

— Я не могу не быть гордой, — сказала Никола. — Такая я есть.

— Ники, я люблю тебя! Как только я улажу домашние дела...

— Я всегда жду, когда ты уладишь свои дела, — сказала Никола. — Ты отправился в Африку, чтобы разобраться в самом себе. Теперь ты едешь в Уэльс, чтобы решить семейные проблемы. Между тобой и мной всегда стоят какие-то дела, требующие твоего времени.

— Я пытаюсь быть с тобой, верно? Почему, думаешь, я пригласил тебя в Колвин?

— Потому что ты хочешь получить свой пирог и съесть его, — сказала Никола.

— О господи! — закричал Эван и в ярости выбежал из комнаты.

Прислуга, собиравшаяся убрать со стола, столкнулась с Эваном; она удивленно, с укором проводила взглядом молодого человека, который не извинился перед ней. Придя в себя, она спросила Николу:

— Извините, мисс, вы уже кончили есть?

— Да, — ответила Никола. — Извините, что я так поздно встала.

Она поставила чашку на стол и вышла в коридор. Дом угнетал своими размерами. Никола открыла входную дверь и шагнула под лучи утреннего солнца. И тут, не успев пожалеть о ссоре с Эваном, она увидела черный «ягуар». Машина с мягким урчанием подъехала к крыльцу, на котором стояла девушка.

Любовник Лайзы, подумала Никола. Как он посмел вернуться в дом моего отца! Гнев сдавил ей горло, но она преодолела его и легко сбежала вниз по ступеням. Пуул вышел из автомобиля.

— Доброе утро, мисс Моррисон, — приветливо произнес он и улыбнулся.

Сейчас он выглядел иначе, нежели прежде. Никола растерялась и забыла, что хотела сказать. Она уставилась на него. Дорогая спортивная рубашка бледно-розового цвета плотно облегала его тело, позволяя видеть мускулистые грудь и плечи. Его брюки были черными, идеально сшитыми и тщательно отглаженными. Никола подумала, что она никогда не видела человека, одетого столь просто и элегантно одновременно.

— Доброе утро, — услышала она свой голос, донесшийся словно издалека.

Он вежливо протянул руку; спустя мгновение она сделала то же самое и почувствовала прикосновение его длинных пальцев. Она впервые заметила, что он был смуглым. У него были темные блестящие глаза, темные волосы и кожа, загоревшая под летним солнцем полуострова Говер.

— Вы изменились, — внезапно произнесла она.

— Нет, — отозвался он, — просто вы стали наблюдательней, вот и все.

Он по-прежнему сжимал ее руку; она вдруг остро ощутила контакт его длинных пальцев с ее кожей. Никола освободила свою руку и отступила на шаг назад.

— Вы зайдете? — сказала она и шагнула в прихожую.

— Спасибо, — он прошел в дом.

— Наверно, вы хотите видеть Лайзу. Думаю, она еще в постели; я могу сказать ей, что вы здесь.

— По правде говоря, — донесся из-за ее плеча голос Тристана, — я приехал увидеть вас, а не Лайзу.

Она в изумлении повернулась.

— Меня? — удивленно произнесла Никола и почувствовала, что краска заливает ее лицо, точно в школьные годы. — Почему меня?

— Мы можем побеседовать где-нибудь наедине?

— О... да, конечно... пройдите в гостиную.

Он открыл перед ней дверь.

— Я могу предложить вам кофе? — растерянно произнесла Никола, еще не решив, как ей реагировать на его присутствие.

— Только если он приготовлен без этого ужасного теплого молока, которое так обожают англичане.

Никола обнаружила, что смеется.

— С поварихой случилась бы истерика! У нее на кухне есть только быстрорастворимый кофе. Как насчет чая?

— Я не пью его, — сказал Пуул. — Не думайте, что я не ценю ваше гостеприимство, мисс Моррисон, просто я очень привередлив в этом отношении. Присядем?

— О... да, разумеется.

Она скованно села на край дивана, после чего Тристан опустился в кресло напротив девушки и сплел свои длинные тонкие пальцы.

— Я должен извиниться перед вами, — произнес он наконец.

— Да? — удивилась Никола.

— К сожалению.

— За что?

— За мое вчерашнее вмешательство в исключительно семейное дело.

— О, — Никола смутилась.

— Ваша сегодняшняя вежливость удивила меня. Когда вы увидели меня, я испугался, что вы позовете слуг и прикажете им вышвырнуть меня вон в лучших традициях девятнадцатого века. Разве не так поступали с жуликами, бродягами и нежелательными претендентами на руку и сердце?