Елена Арсеньева - Бабочки Креза

Аглая вздрогнула. Гектор почувствовал, как напряглось ее тело, и успокаивающе улыбнулся (улыбку она расслышала в его голосе):

— Я не обвиняю тебя. Я знаю, что уже видел тебя, говорил с тобой прежде, чем ты выскочила на меня на лестнице, а я только чудом удержал палец на спусковом крючке. Все, что ты тогда там говорила, мол, ты пришла в мой дом искать себе жилье, ведь была просто торопливая выдумка, верно?

Аглая помолчала. Она не могла больше врать Гектору, не могла оскорблять его недоверием. И начала почти с самого начала:

— Мой дом сгорел. Отец умер. Жить мне было негде, деньги кончились, работы нет. Я услышала случайно, что доктору Лазареву нужна кухарка, потому что его прежняя… — Она вспомнила востроносенькую Глашу и ее возмущенную реплику, которую и повторила слово в слово: — Потому что его прежняя кухарка сбежала с красной матросней.

— С красной матросней? — изумленно повторил Гектор. — Что, правда? Именно так?

— Не знаю, так говорили, — подала плечами Аглая. — И вот я пошла к доктору Лазареву наниматься. Поднялась к двери и вижу, что она не заперта. Я вошла. В прихожей никого, одни шубы на вешалке громоздятся да зеркало мерцает. — Аглая сморщила нос, вспомнив тяжкий нафталиновый дух. — Слышу, разговаривает кто-то: «товарищ комиссарша» да «товарищ комиссарша». Потом открылась дверь в какой-то комнате и пробежала маленькая такая горничная, как птичка, в наколочке кружевной и передничке. Меня она не заметила, а я не успела ее окликнуть. И взяло меня любопытство: что ж там за комиссарша такая? Заглянула в ту комнату, а там пусто. На стенах картинки висят, а на стуле — вещи. Необыкновенные, яркие! Я таких не видела никогда. Все красные. Я не удержалась. «Дай, — думаю, — примерю такое великолепие. Комиссарша у доктора в кабинете, горничная на кухне посудой гремит… Примерю, посмотрю на себя в зеркало — и положу обратно». Клянусь, я не собиралась ничего красть! Хотела только на минуточку…

Гектор снова коснулся губами ее волос, издав какой-то поощрительный звук, означающий, что он как мужчина вполне может понять некоторые невинные женские слабости, особенно касаемые нового платья.

Аглая приободрилась и продолжала:

— Я переоделась и побежала к зеркалу в прихожую. И тут вдруг звонок дверной затрезвонил. Я испугалась, что горничная прибежит и увидит меня, и открыла сдуру. А там — этот, в кожане, Константин: «Товарищ комиссарша, ваш автомобиль подан, а мы — ваша новая охрана!» Я хотела им объяснить, что они ошиблись, но они меня просто-таки вытащили на улицу, затолкали в авто, и мы понеслись. Честное слово, я пыталась им сказать, что я не комиссарша, но они меня не слушали. Потом, по разговорам, я поняла, что меня принимают за Ларису Полетаеву. Попыталась объясниться с Константином, но он выхватил револьвер. Я испугалась, что он меня просто пристрелит, поэтому и замолчала. Из-под прицела меня не выпускали до тех пор, пока не привели в твой дом и не посадили лицом к стене… Потом появился ты. Я не видела тебя, но потом, когда мы столкнулись на лестнице, сразу узнала твой голос. И стала плести всякую чушь: боялась, что ты убьешь меня, если сообразишь, что я — не Лариса Полетаева.

— Хоть ты и хрипела очень старательно, я все равно смутно чувствовал что-то знакомое, — сказал Гектор. — Однако ты стала совершенно неузнаваемой без куртки.

Он умолк. Брови сошлись к переносице… Он словно вмиг забыл об Аглае — лежал и думал, мучительно думал о чем-то своем.

Вернее, о ком-то , решила Аглая. Конечно, о Наталье! Та была ему — своя, а Аглая — чужая, случайно встреченная женщина. Он даже имени ее не знает — так же, как она не знает о нем ничего, кроме клички Гектор. Как его зовут на самом деле? Проще всего спросить, но еще не факт, что он ответит. С чего бы ему открывать свои тайны какой-то незнакомой женщине, пусть даже она спасла ему жизнь, пусть даже отдала ему всю себя? Да ну, пустяки, в романах пишут, что для некоторых мужчин забрать у девушки ее девичество — самое обычное дело. Для Гектора это тоже мало что значит, вот почему он так мгновенно ушел в себя, замкнулся отчужденно. И Аглая должна понять его настроение, должна встать и уйти первой, чтобы избавить себя от унизительной сцены, когда он скажет: «Мне пора!» — а она не сможет удержать горя и, не дай бог, слез. Нет, надо уходить, и уходить первой!

Но куда? Как она доберется до города? Донесут ли ее ноги? Ужасно хочется есть…

— Слушай, — вдруг заговорил Гектор, — да ведь ты, наверное, есть хочешь? Я и сам с голоду умираю. Только неизвестно теперь, когда поесть удастся. Да и удастся ли вообще, — криво усмехнулся он. — Ты замерзла? Дрожишь вся.

Она задрожала, когда он сказал: неизвестно, удастся ли поесть вообще. Она ведь и забыла, что за ним идет охота! И красные, и анархисты — все его ищут. А она тут со своей внезапной любовью…

«Я его люблю! — изумленно поняла Аглая. — А он… Он любит Наталью или не любит? Неважно. Она его жена, у них ребенок. Мне в его жизни места нет».

Гектор встал, обошел тот самый серый камень и дернул за чахлый куст, росший у его острого края. Куст очень охотно вылез из земли, и открылась ямина, в которой лежало что-то, завернутое в облезлую кухонную клеенку. Гектор развернул ее — внутри оказался вещевой мешок. Весьма убогий холщовый мешок, перетянутый у горловины той же веревкой, которая служила и лямкой. Такие мешки назывались «сидоры».

Гектор развязал веревку и вытряс из сидора простую черную тужурку, которой мигом накрыл плечи Аглаи, вытащил ковригу хлеба и большую бутылку с водой. Достал из кармана нож, ловко нарезал хлеб, подал Аглае огромный ломоть.

— Можно было бы костер развести, пошукать по ближним огородам картошки да напечь, но у меня спичек нет. Обронил где-то коробок, а жаль… Придется хлебушком обойтись. Не бог весть что, но можно подкрепиться. Здесь неподалеку сады. Хочешь, я пойду поищу тебе яблок?

Аглае хотелось яблок, но было страшно хоть на миг расстаться с Гектором. Поэтому она только покачала головой — не хочу, мол, — и с наслаждением откусила хлеба. Он был черствый, но очень вкусный. Или так с голоду кажется? В романах пишут, что любовные волнения должны лишать аппетита, но у Аглаи все было наоборот. И вода какая-то… особенная.

— Жаль, соли нет, — сказал Гектор. — Хлеб с солью — совсем другое дело. Куда вкусней!

И зевнул. Аглая не смогла удержаться и немедленно начала зевать тоже.

— Знаешь, как говорят — хлеб спит, — засмеялся Гектор. — Да, сейчас поспать бы… — Он покосился лукаво, но тотчас помрачнел: — Нет, нам пора. Я отвезу тебя в город. Верхом быстрей, чем пешком.

— Что? Тебе нужно в город? Мы поедем вместе? — обрадовалась она.