Светлана Демидова - Рейтинг лучших любовников

Антон Зданевич даже не мог предположить, что вид собственной жены Ольги вызовет у него такое с трудом переносимое отвращение. При встрече на вокзале она, как девчонка, с поросячьим визгом повисла у него на шее. Это при ее-то комплекции! В ее-то возрасте! На виду у собственных детей! Антон обнял ее за талию и ужаснулся тому, что талии не было… И ведь не было давно, но раньше это почему-то никогда не смущало его. Там, в дальневосточном гарнизоне, Ольга была самой красивой из имеющихся в наличии женщин и без талии. Здесь, в Питере, по улицам фланировало такое количество красавиц с талиями, с длинными ногами и фарфоровой ухоженной кожей, что жена на их фоне выглядела жалкой провинциалкой с каким-то голым, без косметики, лицом, в безвкусной куртенке и чересчур коротких дико голубых брюках.

И даже Люська, дочка, которую он обожал, тоже показалась очень полной для своих лет и слишком похожей на мать, чем впервые раздражила его взгляд. Зданевич наскоро поцеловал своих женщин, насквозь пропахших вагоном поезда дальнего следования, обнялся с сыном, который только один из его семейства и был достоин Санкт-Петербурга. Генка был высоким, смуглым, черноволосым и, в отличие от отца, с очень светлыми большими глазами. Они придавали его облику особое очарование и своеобразие. Зданевич впервые понял, что его сын красив и наверняка погубит несметное количество женщин.

Зданевичи-старшие не могли нарадоваться на внуков. Они находили, что Геннадий очень похож на отца Антона в молодости, а Люська – вылитая Шурочка – двоюродная сестра матери. Антон смеялся и убеждал родителей, что его дочь похожа на Ольгу со всей ее многочисленной дальневосточной родней, и потому никак не может быть одновременно похожей еще и на Шурочку. Родители сначала не соглашались, а затем согласились, так как приветливая улыбчивая невестка им тоже очень понравилась.

Мать, которая сразу учуяла, что у Антона появилась другая женщина, и не верила ни в какие авралы на работе, поглядывала на сына тем особым взглядом, который обозначал примерно следующее: «Ну теперь-то ты остановишься, наконец! У тебя жена и дети! Не будь подлецом! Твой отец никогда так низко не опускался!» Зданевич делал вид, что не замечает ничего особенного в материнском взгляде, и с интересом расспрашивал детей об их житье-бытье без него в гарнизоне, о нелегком переезде через всю страну. Когда Ольга и дети рассказали уже, кажется, все, что могли, Антон еще долго продолжал тарахтеть, как заведенный, расспрашивая про дальневосточных приятелей и шапочных знакомых, которые его на самом деле совершенно не интересовали. Он боялся, что если замолчит, то жена начнет расспрашивать его о жизни без нее в Петербурге и какой-нибудь особой женской хитростью выведет на чистую воду.

Мать ради встречи никогда не виденных вживую невестки и внуков закатила такой пир горой, что за столом за вкусной праздничной едой, за беседой засиделись до половины первого ночи. Зданевич очень надеялся, что Ольга, уставшая с дороги и довольно прилично накушавшаяся домашнего материнского вина из черной смородины, не будет претендовать на то, чтобы он непременно сегодня выполнил свой супружеский долг. Пока жена плескалась в ванной, Антон свернулся калачиком в постели и принял вид давно и глубоко спящего человека, какой и полагалось иметь всякому добропорядочному гражданину в 00 часов 50 минут. Но Ольга претендовала. Она нырнула под одеяло и прижалась к Антону своим обнаженным и еще влажным телом.

– Как же я соскучилась по тебе, Антошка, – шепнула она так громко, что проснулся бы любой давно и глубоко спящий добропорядочный гражданин.

Пришлось «проснуться» и Зданевичу.

Он чуть не опозорился перед женой, потому что не испытывал ни малейшего желания, обнимая ее тело, которое показалось ему слепленным из только что подошедшего теста. Антону чудилось, что он увязает в этом Ольгином тесте, как муха. Жена облепила его со всех сторон своими мягкими членами, не давая шевельнуться, и целовала мокрыми горячими губами с какими-то новыми для него и отвратительными чмоками. Может быть, эти самые чмоки вырывались у нее всегда, но Антон никогда раньше этого не замечал. Супружескими отношениями с женой он никогда не тяготился, его всегда все устраивало. Теперь же после поджарого, сильного и крепкого тела Дары, с которым он срастался всю эту неделю, Ольгины оплывшие прелести вызывали у Зданевича чуть ли не рвотные спазмы. Он никак не мог понять, в чем дело. Он ведь сам убеждал себя и Дару, что между ними не было ничего, кроме обыкновенного животного секса. Ольга тоже предлагала ему секс, который устраивал его все проведенные в браке восемнадцать лет. Какая разница, худое или полное тело обеспечивает мужчине определенные ощущения?

В итоге все завершилось благополучно, к удовольствию не только Ольги, но и Антона. Он был счастлив тем, что все наконец закончилось. О том, что в последующие ночи жена потребует «продолжения банкета», ему не хотелось даже думать. Хорошо, что завтра надо вставать в половине седьмого и ехать в фирму. Уставшая Ольга наверняка не захочет просыпаться вместе с ним, и утром он будет свободен от своих «должностных» обязанностей.

Ольга действительно вставать не захотела. С закрытыми глазами она протянула к нему руки. Антон вынужден был обнять ее и ткнуться губами в горячую и влажную со сна шею. Жена сонно улыбнулась и перевернулась на другой бок. Одеяло съехало и обнажило одну ее ногу почти до самой ягодицы. Нога была неправдоподобно белая, белее простыни, с сеткой сине-фиолетовых вен и расплылась по постели все тем же непропеченным тестом. Как ни крути, все-таки было бы лучше, если бы эта нога была стройной, длинной и чуть смугловатой. У Зданевича внутри стало так нехорошо, что он поспешил уйти, чтобы избавиться от нового какого-то болезненного чувства за грудиной.

Весь рабочий день Антона не покидало ощущение того, что в его жизни произошла катастрофа. Иногда, разговаривая с клиентами или с сослуживцами, он на несколько минут забывался, потом опять вспоминал, что с ним случилось что-то ужасное. Вспоминать – что, не хотелось, но приходилось. «Ах да, Ольга же приехала…» – говорил он себе, потом спохватывался и проговаривал в уме совершенно другую фразу: «Нет! Дело не в том, что она приехала, а в том, что я ей изменил и никак не могу избавиться от комплекса вины!» Он даже оглядывался вокруг, будто хотел удостовериться, что никто не застал его за первой мыслью об Ольге, ловил себя на этой глупости и снова впадал в состояние, которое уже по всем параметрам начинало походить на нервное расстройство.

Дома он изо всех сил старался держаться огурцом, но мать однажды все-таки спросила: