Татьяна Полякова - Судьба-волшебница

– Руки убери, – зашипела я, но только их раззадорила.

– Что ты девушку смущаешь? – начал кривляться первый. Второй тут же поддакнул:

– Она скромница. Ты, случайно, не монахиня?

– Я, случайно, из общества по защите прав животных. И чтобы завтра мне не пришлось вас защищать, давайте вы сейчас пойдете себе с миром.

– Вова, я не понял, она нам хамит? – удивился один. А второй добавил:

– Ты, дрянь, знаешь, с кем говоришь?

Положение мое было крайне затруднительным. Я запросто могла дать деру и скрыться раньше, чем они очухаются. Сомнительно, чтобы в таком состоянии они хорошо бегали. Беда в том, что уносить ноги я могла лишь в одном направлении. Путь вперед был заказан (сквозь этих придурков не прорвешься), а во дворе поджидал «Гелендваген», водителю которого совсем не хотелось попадаться на глаза. Положим, в темноте он меня не узнает, но вдруг все-таки захочет проверить, что за девица вошла в подъезд?

Между тем мужики окружили меня плотным кольцом, и я испугалась: свой шанс сбежать без потерь я упустила. Мы вяло переругивались, на мое счастье, троица сама толком не зала, чего хочет. Убраться восвояси не позволяла гордость, прочее виделось им так же смутно, как и мне. «Надо решаться», – подумала я, сообразив: все неминуемо скатывается к мордобою. И тут из темноты возник мой спаситель, его миссию я просканировала сразу, по металлу в голосе, когда он произнес:

– От девушки отошли и, по возможности, быстро исчезли.

Я взглянула на него в немой благодарности, доходившего сюда света фонаря было достаточно, чтобы разглядеть мужчину, глаза у меня чуть выкатились от изумления, а сердце сладко защемило. Он казался воплощением женских грез о благородном и сильном. Плечо его, безусловно, было крепким, а спрятаться за спиной могли не одна, а даже две девицы моей комплекции. О таком натурщике тосковали все художники: и рост, и стать, и лицо, ваяя которое природа или Господь, уж кому как нравится, намеревались показать, каких вершин можно достичь при известном старании. Короче, он был просто неприлично красив и решил спасти меня от хулиганов. Такое, как известно, бывает лишь в женских романах и третьесортных фильмах, когда никто не заморачивается придумать что-нибудь более оригинальное. Оттого подобное счастье напрягло и даже насторожило. Еще вопрос, от кого следует бежать.

Пока я над этим размышляла, трое типов всецело переключились на моего защитника, наперебой выясняя: кто он, знает ли он, во что превратится через минуту и куда ему следует идти. Он ответил на вопросы весьма своеобразно: кулаком в ухо ближайшего к нему парня. Тот слабо охнул и свалился без чувств, прямо под ноги онемевшим товарищам. Видимо, идея, что их будут бить, до той минуты в голове не укладывалась и вызвала скорбное удивление.

– Зараза, – прорычал один из двоих оставшихся на ногах и тут же оказался рядом с товарищем. Третий заверещал:

– Ты чо творишь? – и предусмотрительно отпрыгнул в сторону.

– Бегом, – скомандовал мой защитник. И парень резво потрусил со двора, время от времени оборачиваясь и потрясая кулаком.

– Спасибо, – раздвинув рот до ушей, сказала я и бочком начала его обходить, надеясь смыться, но он был бдителен, шагнул в сторону, препятствуя свободному передвижению, и сказал сурово:

– Приличной девушке ни к чему вступать в перепалку с пьяным сбродом.

– Это диагноз? – поинтересовалась я.

– Надеюсь, что нет.

– Правильно, надейтесь. Еще раз спасибо и всего вам доброго…

Я вновь попыталась улизнуть со двора, а он сказал:

– Недостаточно приключений на один вечер? Шла бы ты домой… – И кивнул в сторону моего подъезда. Это мне особенно не понравилось.

– «Гелендваген» не ваш, случайно? – уточнила я.

– Нравится? – спросил он.

– Не очень. Чересчур брутально. Но вам подходит.

– Иди домой, – задушевно предложил он.

– А чего это вы мне тыкаете? – удивилась я.

– Обращение на «вы» всегда несет определенный подтекст, намекая на возраст женщины.

– Это кто сказал, Энгельс?

– Почему Энгельс? – удивился красавец-заступник.

– Сама не знаю. Кстати, мой возраст еще лет десять как минимум реагировать на подтексты и не подумает, так что смело можете говорить мне «вы».

– Не занудствуй, – он зевнул, разбивая вдрызг образ прекрасного принца и на глазах становясь наглым придурком. – Пошли. – И, легко подхватив меня за локоть, повлек к подъезду.

Пока мы вели светскую беседу, мужики поднялись с колен и, трогательно поддерживая друг друга, заковыляли вслед за товарищем. А я пожалела, что не могу к ним присоединиться.

– Ты кто такой? – спросила я, открывая дверь подъезда и не ожидая от жизни ничего хорошего. А ведь как все славно начиналось! Правду говорят, в реальной жизни все не так, как в романах.

Он вошел в подъезд. А я предложила:

– Может, здесь простимся?

– Мы еще даже не знакомились, – проворчал он, снял с меня очки и усмехнулся. – Ты и впрямь красотка. Не соврала бабка.

Вот тут до меня наконец-то дошло, кто передо мной, и я весело хихикнула:

– Ясновельможный пан Левандовский, кажется.

– Кажется, – фыркнул он.

– Стася говорила, ты чудовищно прекрасен. Как может быть прекрасен только поляк. Откуда тебя принесло, настоящий шляхтич?

– Само собой, из Польши, если верить Стасе. Должно быть, кто-то из предков приблудился.

– Я не рассчитывала на экскурс в историю, сиюминутное меня куда больше занимает.

Мы успели подняться на лестничную клетку, где была моя квартира, и я задумалась, куда его вести: к себе или к соседке?

– Я не мог отказать старушке-соотечественнице, а она настойчиво просила помочь красавице в беде. Ты ключ потеряла?

Вздохнув, я открыла дверь, предупредив:

– Свет можно включать только в прихожей. Кстати, проходить тебе не обязательно. Будем считать: миссию ты выполнил. И можешь отправляться восвояси.

– С удовольствием. На самом деле бабка сильно преувеличивала твои достоинства.

– А как же комплимент? – напомнила я.

– Чего ты хочешь от поляка? Мы до сих пор при встрече женщинам руки целуем. И это несмотря на успешное вхождение в Евросоюз.

– То есть я не красотка?

– Скажем, не в моем вкусе.

– Ну и нахал ты, ясновельможный, – фыркнула я. – Между прочим, я просто не в форме. Тебе бы не устоять… – с легким подхалимством в голосе ответила я, вновь раздвинув рот до ушей.

– Перед улыбкой? – кивнул он. – Я и не устоял.

Мы все еще топтались в прихожей, и я очень сомневалась, что его стоило впускать в квартиру. Теперь я смогла его как следует разглядеть и пришла к выводу: записать его в романтические герои я поспешила. И дело даже не в том, что уж очень скор на расправу. Физиономия подкачала. То есть все его достоинства при нем и остались: блондин, глаза, скорее, зеленые, но в зависимости от освещения приобретали голубоватый оттенок, правильные черты лица, красивая линия губ, улыбка голливудской звезды и, как завершающий аккорд, едва заметная ямочка на мужественном подбородке. В общем, все хорошо, но одна деталь настораживала: та самая распрекрасная улыбка на фоне абсолютно холодных глаз. А глаза у нас что? Правильно, зеркало души. Наверное, Энгельс сказал. В общем, я не спешила считать Левандовского подарком судьбы.