Сьюзан Ховач - Преступление во имя страсти

Откинувшись на спинку кресла, он на мгновение закрыл глаза. Увидел себя тридцатишестилетним ученым с большим авторитетом в академических кругах, удобно обустроившимся в своей холостяцкой оксфордской квартире. К тому моменту он уже обладал почти всем, в чем нуждался: успехом в работе, личной свободой, многочисленными приятелями. Все было бы идеально, если бы он имел достаточно средств, чтобы оставить преподавательскую деятельность, занимавшую большую часть его жизни, и обрести полную независимость. Он смог бы путешествовать, больше времени уделять научным исследованиям, писать книги. Но в жизни все не бывает идеальным; в целом ему очень повезло. Грешно жаловаться на такую судьбу.

Однажды он отправился на уикэнд в Лондон к своим родственникам Квистам, и Рохан, сияя с видом фокусника, достающего из цилиндра пару белых кроликов, появился в сопровождении двух девушек. Чарльз смутно помнил Рэйчел по визиту, состоявшемуся несколько лет тому назад, но вторую девушку с раскосыми голубыми глазами и шелковистыми черными волосами он видел впервые. Конечно, она была слишком молодой. Обычно тридцатишестилетний мужчина видит в восемнадцатилетней девушке ребенка. Но они обменялись несколькими фразами, и Чарльза потрясли умудренность и всеведение, которые таились за этими настороженными раскосыми глазами. Девушка была взрослой не по летам. В ней угадывалась искушенность, о которой она сама прекрасно знала.

Чарльз был очарован, заинтригован. Прежде его привлекали девушки постарше; впервые он испытал интерес к столь юной особе. Обретя полную уверенность в том, что не услышит отказа, он предложил ей переспать с ним. Никогда еще он так не просчитывался. В какой-то неприятный момент он решил, что все испортил и потерял шансы на успех, но она простила его и проявила желание встречаться с ним. Любые отклонения от традиционных, классических норм морали исключались. Если его интересует только это, он может забыть о ней.

Чарльз, как большинство умных мужчин, считал, что при желании может быть неотразимым; Десима нанесла жестокий удар по его самолюбию. Оно на самом деле пострадало так сильно, что по возвращении в Оксфорд Чарльзу с трудом удавалось сосредоточиться на работе; он не мог писать дальше книгу о Ричарде Львиное Сердце. Он послал письмо в Рошвен и получил очаровательный ответ с приглашением провести там уикэнд. Как только Чарльзу удалось освободиться от лекций, он тотчас помчался в аэропорт, чтобы вылететь ближайшим рейсом в Инвернесс.

Ему понравился Рошвен. Он показался ему безнадежно далеким от цивилизации, плохо оснащенным (подумать только — тут даже не было дороги, которая соединяла бы дом с ближайшим населенным пунктом!), но весьма удобным для проведения каникул, спокойной работы над книгой и научных исследований. Отец ее и мы, который был старше Чарльза всего на несколько лет, показался ему славным человеком. Он находился в превосходном настроении, так как только что продлил договор о сдаче в аренду леса; это обеспечивало его солидным доходом на ближайшие несколько лет. Полезная собственность — этот лес. Строительная древесина росла в цене. С момента образования комитета по лесному хозяйству стоимость Рошвена подскочила с двух тысяч фунтов до ста...

— Я удивлен, что вы не продаете имение,— сказал Чарльз, думая о том, что эти деньги можно вложить гораздо выгоднее — например, купить виллу на Коста-Брава или Канарских островах.— Но конечно,— догадался он,— это ваш дом, он имеет для вас сентиментальную ценность.

— Именно! — сказал отец Десимы, довольный тем, что гость так хорошо понял его.— Мы оба с Десимой чувствуем это.

— Я вас вполне понимаю,— сказал Чарльз, на самом деле вовсе не понимая их.— Я с вами абсолютно согласен.

Несомненно, Десима не может быть привязана к старому, ветхому дому, столь удаленному от цивилизации! Казалось невероятным, чтобы Десима, выросшая среди международной элиты, получившая образование в Париже, Риме и Женеве, всерьез держалась за этот маленький уголок западной Шотландии. Унаследовав землю, она, конечно, захочет продать ее... Но, к его удивлению, этого не случилось. Он осторожно поставил фотографию на стол и снова посмотрел через окно на мрачные горы и болота, тянувшиеся до леса. «Я никогда не продам Рошвен,— упрямо заявила Десима,— так что забудь об этом. Это мой дом, сейчас и навсегда».

— Но он так удален от всего! — возразил Чарльз.— Отрезан от мира! Такая молодая женщина, как ты, должна путешествовать, встречаться с интересными людьми и...

— Я столько путешествовала в детстве, что мне этого хватит на всю жизнь,— сказала она,— и я устала от общества так называемых интересных людей. Господи, я успеваю устать от светской жизни в Оксфорде за время семестра. Я испытываю облегчение, возвращаясь сюда.

— Я знаю, что тебе не по душе оксфордская жизнь,— осторожно произнес он.— Бог свидетель, я бы был гораздо счастливее, если бы не преподавал ради прибавки к нашим доходам. Но если бы я... если бы ты продала Рошвен, мы бы вложили эти деньги; я смог бы оставить работу; мы без труда нашли бы себе дом в другой части Шотландии...

— Я не собираюсь продавать Рошвен ради того, чтобы ты мог жить на мои деньги до самой смерти,— с презрением в голосе произнесла она.

Даже сейчас он испытывал боль, вспоминая тот ее тон. «Я не собираюсь продавать Рошвен ради того, чтобы ты мог жить на мои деньги». Словно он был не англичанином с огромным самоуважением и гордостью, а каким-то жиголо или ловцом удачи.

После этого их отношения испортились. Они не разговаривали целую неделю. Чарльз переживал, он не мог писать и читать, потерял желание даже рыбачить. Но Десима этого совсем не замечала. Она ежедневно ездила верхом, купалась в море, когда солнце грело жарче, чем обычно, а когда пришло время заказывать продукты на месяц, отправилась одна на лодке в Кайл-оф-Лохалш. Он отчетливо помнил ее возвращение из города. На ней был темно-синий свитер, оттенявший голубизну ее глаз; темные волосы свободно развевались на ветру. Она никогда еще не казалась ему такой красивой и недоступной. Когда он спустился к причалу, чтобы помочь ей выгрузить продукты, она впервые заговорила с ним после их ссоры, случившейся неделю назад.

— Тебе письмо. Адрес выведен восхитительным готическим почерком, на конверте — кембриджский штемпель.

Только один человек мог написать ему из Кембриджа готическим почерком. Длительное время пребывавший в депрессии Чарльз внезапно испытал радость, предвкушение удовольствия.

— От кого оно? — спросила Десима.— Никогда не видела такого удивительного почерка.