Лиза Клейпас - Любовь в полдень

Беатрикс взглянула на исписанную мелким почерком страницу. Слова теснились, словно с трудом помещаясь на строчках, а тугие, как пружинки, завитки букв грозили распрямиться и выскочить на волю.

«Дорогая Пруденс.

Сижу в пыльной палатке и пытаюсь придумать какие-нибудь выразительные, красноречивые слова. Увы, бесполезно. Вы заслуживаете пышных комплиментов, но могу сказать лишь одно: не перестаю о вас думать. Представляю, как держите это письмо, чувствую тонкий аромат духов на вашем запястье. Хочется тишины, прозрачного воздуха, постели с мягкой белой подушкой…»

Беатрикс удивленно вскинула брови и недоуменно посмотрела на подругу. Высокий ворот платья внезапно стал тесным, удушающим.

— Неужели тебе это кажется скучным? — Вопрос прозвучал почти смущенно, а на щеках вспыхнул румянец.

— Начало — лучшее, что здесь есть. Читай дальше, — распорядилась Пруденс.

«…Два дня назад, продвигаясь вдоль побережья к Севастополю, на реке Альма сразились с русскими. Говорят, победа осталась за нами, но радости никто не чувствует. Потеряли две трети офицеров и четверть сержантского состава. Вчера копали могилы. Список убитых и раненых уже окрестили «счетом мясника». На сегодняшний день погибли триста шестьдесят британцев, но вскоре число погибших возрастет: многие из раненых не выживут.

Один из павших, капитан Брайтон, привез лохматого терьера по кличке Альберт — самую упрямую и непослушную собаку на свете. Когда Брайтона похоронили, пес уселся у могилы и несколько часов подряд выл не переставая, а каждого, кто осмеливался подойти, норовил укусить. Я имел неосторожность поделиться с беднягой галетами, и теперь несчастное создание не отстает от меня ни на шаг. Вот и сейчас сидит в моей палатке, смотрит на меня полусумасшедшими глазами, а выть перестает лишь изредка. Стоит подойти, сразу бросается в атаку. По суровым военным правилам пса, конечно, надо было бы пристрелить, но я и без того устал от убийств. В скольких семьях оплакивают потерянные жизни близких? Погибли сыновья, братья, отцы. Я уже обеспечил себе место в аду, а война ведь недавно началась. Чувствую, что стремительно меняюсь, и не в лучшую сторону. Человека, которого вы знали, больше не существует. Боюсь, что тот, кто пришел на его место, симпатии не вызовет.

Запах смерти… повсюду запах смерти.

Поле битвы усеяно кусками человеческих тел, обрывками одежды, подметками от сапог. Попробуйте представить взрыв, способный оторвать подошву. Говорят, что в местах сражений дикие цветы растут особенно буйно: земля вспахана и полита кровью; семена обильно прорастают. Хочется уйти в себя, погрузиться в печаль, но нельзя: не место и не время. Придется прятать чувства.

Остался ли на свете хотя бы один мирный уголок? Прошу, напишите мне. Расскажите мне о новой вышивке, о любимой песне, которую вы часто поете. Часто ли в Стоуни-Кросс идет дождь? А листья начали уже желтеть?

Ваш Кристофер Фелан».

Дочитав до конца, Беатрикс ощутила, как сердце наполняется неожиданным, неведомым состраданием.

Неужели такое письмо могло прийти от холодного, самовлюбленного, язвительного мистера Фелана? Трудно было поверить. Тоска, одиночество, душевная боль взывали к участию.

— Непременно напиши ответ, Пру, — посоветовала она и бережно сложила страницы; совсем не так, как впервые взяла их в руки.

— И не подумаю. Сочувствие лишь вызовет новые жалобы. Лучше промолчу: возможно, следующее письмо окажется веселее.

Беатрикс нахмурилась.

— Не секрет: капитан Фелан мне не очень-то симпатичен, но написать такое письмо… он заслуживает поддержки, Пру, честное слово. Просто черкни несколько строчек, несколько слов утешения. Много времени это не займет. А насчет собаки у меня есть совет…

— Отказываюсь обсуждать грязную обшарпанную шавку! Сама пиши!

— Я? Но мои письма ему не нужны. Он считает меня странной.

— Непонятно, с какой стати. Из-за того, что ты взяла на пикник Медузу?

— О, Медуза — исключительно воспитанная ежиха! — обиделась Беатрикс.

— Да, но тот джентльмен, который поранил руку, скорее всего так не считал.

— Он неправильно ее взял! Когда поднимаешь с земли ежика…

— Можешь не объяснять, потому что я никогда в жизни не прикоснусь ни к одному ежу на свете! Ну а что касается капитана Фелана… если его нытье так тебя тронуло, сочини ответ и поставь в конце мое имя.

— А разве он не заметит, что почерк другой?

— Не заметит. Я еще ни разу ему не писала.

— Но он же не мой поклонник, — упорствовала Беатрикс. — Я ничего о нем не знаю.

— Не волнуйся, знаешь ничуть не меньше, чем я. Знакома с его родными, дружишь с его невесткой. И я бы не стала называть мистера Фелана поклонником. Во всяком случае, он далеко не единственный. Я не намерена давать обещание выйти замуж раньше, чем жених не вернется с войны целым и невредимым. Кому нужен муж, которого до конца жизни придется возить в инвалидном кресле?

— А ты, оказывается, жестокая.

Пруденс гордо улыбнулась:

— По крайней мере честная.

Беатрикс взглянула с сомнением.

— И что же, честность не мешает переложить на чужие плечи ответственное дело — написать за тебя любовное послание?

Пруденс небрежно отмахнулась.

— И вовсе оно не любовное. И в его письме не найдешь ни слова о любви. Просто придумай что-нибудь жизнерадостное и ободряющее.

Беатрикс нашла затаившийся в складках повседневного платья карман и аккуратно спрятала сложенные листки. Сомнения не отступали: обман, пусть и ради благой цели, никогда и никого до добра не доводил. Но с другой стороны… никак не удавалось прогнать образ уставшего, страдающего воина: похоронив товарищей и вернувшись в тесную палатку с распухшими, до крови стертыми тяжелой лопатой ладонями, он торопливо пишет письмо. А рядом тоскливо воет осиротевший косматый пес.

Внезапно стало ясно, что сочинить ответное письмо — тяжкий труд. Да и Пруденс скорее всего просто струсила.

Беатрикс попыталась представить, с какой сердечной болью Кристофер покинул удобную приятную жизнь и оказался в мире, где само существование грозило оборваться со дня на день, с минуты на минуту. Воображение отказывалось рисовать избалованного красавца в условиях голода, одиночества, лишений, опасности и… смерти.

Она поймала в зеркале взгляд подруги.

— Так какая же твоя любимая песня, Пру?

— Если честно, то у меня ее вообще нет. Напиши ему о своей.

— Может быть, следует спросить совета у Одри? — предложила Беатрикс, имея в виду жену Джона Фелана.

— Ни в коем случае. У Одри проблемы с честностью: ни за что не отправит письмо, если узнает, что писала не я.