Нерешенная задача - Елена Валентиновна Муравьева
— Нет, милая, я решила поехать. Ступай. Ждите меня с Билли, к вечеру.
ГЛАВА 102
На втором этаже здания «Коллегии частных адвокатов» первый день проходило заседание комиссии. Народу присутствовало не много, житейские проблемы и недостаток времени, а также не желание возвращаться мысленно в тот злополучный день, оставило половина людей за стенами этого здания, хотя приглашения об участии было разослано всем, кто являлся пассажиром и членом команды этого судна. Хуже всего себя чувствовал бывший капитан, который за прошедший промежуток времени с гибели «Клемансо» до сегодняшнего дня ни одного дня не провел спокойно и ни одной ночи. Перед судьями и заявителями иска предстал худой, болезненного вида человек, боящийся прямо взглянуть кому бы то ни было в глаза. Его уверенность в себе и интерес к жизни утратили силу и все, кто смотрел на него, начинали задаваться вопросом, стоит ли добивать этого человека своими обвинениями.
В зале были открыты окна из-за летнего зноя и духоты, и голуби ворковали на широких подоконниках в поисках корма. Потолок зала заседания, выложенный белоснежной лепниной, находящийся от пола в три фута высоты, поглощал голоса говоривших и приходилось напрягать голосовые связки для того, чтобы речь имела последовательность.
Лорд Тернер-младший, как всегда, в дорогом костюме с иголочки, сегодня имел грозный вид и уже подвергся допросу судьи на Библии, отчего у бедного капитана барка «Клемансо» от нервного напряжения стало дергаться плечо и появился мелкий кашель. В разных местах зала, ближе к кафедре судей, размещались две машинистки, четко отбивающие пальцами буквы печатных машинок. И с самого начала опроса, по залу лучше всего слышался чечеточный стук клавиш по машинкам.
Допрошено вслед было еще несколько свидетелей той ночи и ничего конкретного выяснено не было, так как в их памяти отложилось только то, что последовало после взрыва, а это было сделано лишь в одном направлении — машинально люди хватали свои сундуки с драгоценностями и деньгами, спасательные жилеты, потом палуба, и толкучка возле спускающихся на воду шлюпок, давка, ругань, так как на подсознании, каждый из них боялся не успеть или того, что лодок не хватит на всех.
Артур Войцеховский перестал вникать уже давно в эти речи и вопросы судей. Он не спускал глаза с понуро смотревшего в пол, бывшего капитана барка и в нем боролись противоречивые чувства: оставить хоть какую-то надежду на более-менее, человеческую жизнь этому человеку, который за этот месяц растерял уже все свое здоровье или «одним махом навсегда» сделать его трусливым уркой, обтирающего побелку тюремных камер.
Он остался прежним Артуром Войцеховским, статным, подтянутым, красивым. Мужественным и уверенным в себе, но взгляд его утерял былой блеск. В глазах не было жизни. В глазах жило безразличие — Ко всем и всему. Его густые черные волосы опять стали длинными, и он не стал стричься, собирая их привычно в маленький хвостик. Войцеховский был силен духом и перенесенные им беды не заставили опуститься. Его лицо было по-прежнему чисто выбрито, а черная одежда, только придавали некий таинственный шарм всему его виду, делая его похожим на дьявола во плоти, как рисовали его многие оперные сюжеты. Черный цвет совсем делал его мрачным в людском окружении и только отточенность черт лица и яркие карие большие глаза все переигрывали в облике и черный цвет приобретал особую эффектность. В нем всегда присутствовала мужественность, которой так не хватает многим красавцам, с идеально правильными чертами лица.
Он то первый и задавался вопросом: «Стоило ли ему сюда приходить?» Все последнее время он находился в состоянии потерянности в этой жизни. День за днём убегали прочь, а он не мог найти Ани, хотя силы все брошены были на поиски её. Частные детективы приносили неутешительные доклады по результатам поиска, и надежда таяла все больше с каждым днём.
Переведя скучающий взгляд с понурой фигуры бывшего капитана судна на открытое окно, он принял решение покинуть заседание. Самые последние ряды засуетились, пропуская высокого мужчину в черном, направившегося к выходу. Судья назвал его титул, имя. Он резко обернулся, и линия его губ выразила сожаление о том, что он не успел уйти.
Сидевший в первых рядах Тернер-младший подумал, что он ослышался и наклонился к своему секретарю, которого он чаще всего брал с собой, переспрашивая, чье имя сейчас произнесли и когда тот повторил, ужас, который отразился на его красивом лице он не сумел спрятать, настолько шокирующем было для него имя, произнесенное только что. Но он не стал оборачиваться назад, чтобы взглянуть на носителя этого имени. Его ужас стал перерастать в цепной стопор и на несколько секунд весь вид его выражал о том, что человек был подвергнут шоковому состоянию. Капельки пота выступили на лбу и лишь спустя время, когда глаза заслезились от попавшей в них соли от пота, он медленно потянулся за носовым платком.
Войцеховский спустился к кафедре и зашел за трибуну.
Судья начал совершенно по-простому, лишая сам себя возможности вести официальный допрос, потому что был человеком добрым и очень жалостливым ко всем. Ему совершенно жалко было подсудимого, потому что хорошо осознавал, как легко поставить человеку клеймо на всю жизнь, пока сам не окажешься в подобной ситуации. Там включаются совершенно неизвестные человеческие инстинкты. Об этом же думал и Войцеховский.
— Вас полиция считала погибшим — говорил судья. — Вам удалось спастись. Не могли бы вы нам всем поведать события той ночи, когда на судне прогремел взрыв и начался пожар и закончив историей вашего спасения?
Войцеховский не смотрел в зал. Все последнее время его мучила не проходящая усталость и что его «дернуло» прийти сегодня сюда, он не понимал. Но, все, все что говорилось здесь и люди, судьи, дотошные вопросы и эта жара начинали его раздражать. Потом он вспомнил, самую главную причину того, почему он решил прийти сюда — последняя попытка встретить свою женщину. Но Ани здесь не появилась.
Словно тяжелые веки было трудно подымать, он медленно осмотрел зал и со скучающим видом, безлико, но четко начал рассказ. Но это оказался совершенно не рассказ, а быстрая констатация фактов, чтобы как можно скорее покончить со всем и удалиться отсюда. Ему поднесли Библию, но он жестом отклонил её.
