Людмила Котлярова - Загадка Бомарше

— Да, так оно и было. Все эти женщины пришли к нему. Только они точно также пришли бы к нему, если бы он остался всего лишь простым часовщиком. Потому что притягивал их к нему не магнит его побед, а магнит их собственной ущербности. Именно так люди восполняют недостаток телесной и духовной неполноты. Есть, конечно, самодостаточные личности, которые ориентируются только на себя, черпающие только из себя и силы и энергию, но их не так уж много. Основная масса людей ищет поддержку в подходящем для них партнере. Вот только так, а не иначе притягиваются люди друг к другу.

— Может, вы в чем-то и правы, но моя версия тоже имеет место быть. Глупо было бы упрямо отрицать это, — продолжал отстаивать свое мнение Феоктистов.

— Конечно, мир не без уродов, я не спорю. И такие случаи не редки. Но только это низший путь, по которому может пройти человек. Только зачем это делать, когда есть еще другие пути, по которым можно пройти не унизительно для себя, а достойно.

— А вы не допускаете, что человек может просто сбиться с пути.

— Разумеется, может. И какое-то время он будет блуждать в мире иллюзий и заблуждений. А вот ориентиром для такого заблудшего опять явится его партнер. Такие люди могут относиться к самому сокровенному своему партнеру, как к врагу, на котором они вымещают свои обиды и комплексы. Иногда ему и жена нужна только для того, чтобы доказать, что все женщины дуры. Но только он не понимает при этом, что сам своей ущербностью ее такую притянул к себе. Грязь ведь липнет только к грязи.

— Грязевые ванны бывают полезны, — возразил ей Феоктистов.

— Вот тут я с вами согласна. Только так человек начинает понимать, что вляпался во что-то не то.

Феоктистов несколько мгновений раздумывал над ответом.

— Вы знаете, последнее время, когда я вас вижу, мне тоже кажется, что я вляпался. Или влип. Вы вносите в мое мироощущение сплошную сумятицу. И странно, что я не могу этому противостоять. Вы вызываете во мне странную смесь эмоций. Их диапазон вмещает в себя с одной стороны страстное желание обладать вами, с другой какую-то ненависть, оттого что вы никак не даетесь мне. Это, что тоже знак того, что я сбился с пути?

— Да, это тревожный сигнал для вас, — усмехнулась Аркашова. — А смысл его в том, что вы разучились видеть любовь вокруг и отвечать любовью в любой ситуации.

— Да ведь это вы мне отказываете в любви.

— А вы не любви просите. Любовь освящена духом божьим. В любви мы все приближаемся к Богу. А вы приблизились к ненависти. И вы сами только что в этом мне признались.

— Вы преувеличиваете значение любви. Она всего лишь инструмент для достижения единства, без которого мир перестал бы существовать, рассыпался в прах, обратился в пыль. А раз любовь инструмент, то в иерархии человеческих ценностей она занимает далеко не первое место. Так стоит ли искать с маниакальным упорством того, что является всего лишь следствием или тенью более важных понятий.

— Мне так живописно представилось, как острая игла по имени любовь бесстрастно и целенаправленно, что-то сшивает, соединяет, стягивает. Работа закончена, необходимость в инструменте отпала. Теперь можно обходиться и без нее. Вам не кажется, что ваша система ценностей порочна изначальна?

— Нет, не кажется. Я сам к этому пришел недавно. Идея проста, как все гениальное. И вы верно ухватили ее суть. Любовь — это категория из разряда временного, а не вечного. Ею действительно можно воспользоваться, когда мы сбиваемся с пути. Вот я и предлагаю вам зажечь этот светильник, пусть он осветит нам лица друг друга. Может быть, тогда вы яснее разглядите меня и поймете, что я тот, кто вам нужен сейчас?

— Мне сейчас нужна любовь. Сможете ли вы ее мне дать? Пока не уверена.

— Когда стоишь в преддверии храма, никогда не знаешь, прольется ли на тебя благодать или ты выйдешь оттуда точно таким же, как и вошел, — задумчиво произнес Феоктистов.

— Что пользы от того, если она даже и прольется, но мы не сумеем принять ее. Для этого надо быть готовым.

— Но вы то из тех, кто знает, когда он готов.

— Это не так просто, как кажется. Иногда, чтобы узнать, приходится жить в состоянии пустоты очень долго, чтобы услышать этот едва уловимый зов, — вздохнула Аркашева.

— Я готов ждать сколько угодно. И если вдруг это произойдет, обещайте, что вы мне непременно сообщите об этом.

— Обещаю, — почти торжественно произнесла Аркашова.

— Сегодня это не случится уже наверняка. А завтра у нас очень насыщенный день, я, пожалуй, пойду. Большое спасибо за ужин. А картошка у вас на самом деле замечательная. Надеюсь, что мне еще удастся ее отведать. Спокойной ночи.

Глава 22

В гостиной господина Гюдена сидели двое. Сам хозяин и его лучший друг Бомарше. Друзья уютно расположились в креслах, стоящих друг против друга. В руках каждый из них держал по бокалу вина. Стоящая на низком столике бутылка была уже почти пуста.

— Ваше вино, мой друг, превосходно. Будьте так любезны, распорядитесь, пусть мне приготовят пару таких бутылок в дорогу. — Бомарше сделал глоток из своего бокала и с сожалением посмотрел на стоящую на столе бутылку.

— Вы все-таки покидаете Францию? — осведомился Гюден.

— Я не могу допустить, чтобы меня арестовали.

— Мне кажется, власти не осмелятся привести приговор в исполнение. Особенно сейчас, когда ваша популярность возросла необычайно, — с сомнением качнул головой Гюден.

— Да, никто не ожидал, что мой позор превратится в триумф. И все же я принял все необходимые меры по обеспечению собственной безопасности. Завтра ночью я отправлюсь в Бурже, потом в Гент, а оттуда отплываю в Англию. — Бомарше залпом осушил свой бокал и поставил его на стол.

— Какая чудовищная несправедливость. Вы, величайший гражданин Франции, а вынуждены бежать за пределы страны, как последний преступник, под чужим именем, — возмущенно проговорил Гюден.

— К счастью существует еще небесная справедливость, Гюден. Вот посмотрите. Это я получил сегодня утром.

Бомарше достал из кармана камзола надушенное письмо и протянул его Гюдену. Тот развернул послание и стал его читать вслух.

— «Сударь, взяв на себя смелость писать вам, надеюсь на вашу величайшую снисходительность. Смею думать, что вы не оставите своим великодушным вниманием мою просьбу одолжить мне на некоторое время вашу арфу. Поскольку страсть, в которую обратились мои занятия музыкой, требует незамедлительного выхода. Но ввиду отсутствия вышеназванного инструмента, я не имею никакой возможности ее удовлетворить. Надеюсь с помощью вашего сердечного участия осуществить свое дерзкое желание. Если вы соблаговолите помочь мне, моя благодарность будет безгранична. Я отдам вам все, что вы попросите. С почтением мадемуазель Мария Тереза де Виллермавлаз.»