Елена Арсеньева - Мост бриллиантовых грез

Фанни судорожно сглотнула. Она не намеревалась сообщать Роману о том, какими словами закончила свою фразу Катрин: «…хотя трудновато это будет в твоем возрасте!» Ну да, Катрин на пять лет младше Фанни, но она не переставала трещать, что больше тридцати пяти ей никто не дает. Что и говорить, выглядела она сногсшибательно… для тех, кто любит приторно-сладкую, пышно-воздушную смесь ванильного крема и безе.

– Я хотела показать ей, что не умерла с горя, что я живу, что у меня есть такое чудо, которому мой прежний любовник даже в подметки не годится! – выпалила Фанни. – Что ж плохого в том, что я горжусь тобой, твоей красотой?

Роман смотрел по-прежнему неприветливо.

– Ну, я так понимаю, ты бы хотела, чтобы твой прежний любовник узнал, что у тебя кто-то другой появился?

Фанни никогда не умела врать. Тетушка Изабо частенько всплескивала руками в отчаянии: «Господи, девочка, твоя простота тебя погубит! Ну будь ты хоть чуточку полукавее, похитрее!» И сейчас Фанни чуть не ляпнула наивно: «Ну да, а что тут такого?!» – но все-таки прикусила язык и только пожала плечами: понимай, мол, как знаешь!

– А как его зовут? – спросил Роман.

– Я называла его Лоран, – с усилием выговорила Фанни. – Он тоже русский, как ты, я не могла выговорить его имени… Ну прости меня…

Роман усмехнулся:

– Да за что прощать-то? Странные вы существа, женщины… Я уж давно отчаялся вас понимать. Так, плыву по течению в отношениях с вами…

– Ты на меня больше не сердишься? – Фанни схватила его за руку, жалобно, искательно заглядывала в лицо.

– Как говорит моя маман: чего хочет женщина, того хочет бог! – с видом терпеливой покорности судьбе сказал Роман. И Фанни прильнула к нему, чувствуя, что почти обожает эту самую маман за ее житейскую мудрость!

Они едва успели соприкоснуться губами, когда стук каблучков заставил их нехотя отстраниться друг от друга. Проплыло сладковатое облако «Синема» от Ив Сен-Лорана, а в центре его, покачивая бедрами и потряхивая своими ошеломляющими грудями, двигалась, гордо неся золотоволосую голову, Катрин в элегантных клетчатых брюках, заправленных в замшевые сапожки, и простеньком розовом кашемировом джемпере всего за каких-нибудь евро двести. Для нее это была дешевка, при Лоране-то!

Катрин шла с самым деловым видом, локтем прижимая к пухленькому бочку папку с рисунками. Сумка из кожи такой же золотистой, мягко мерцающей, как ее волосы, небрежно качалась на плече. На каблуках сапог поблескивали стразы… А может статься, и бриллианты, от Лорана всего можно ожидать!

Фанни заметила, что эти сверкающие искры на сапогах просто-таки загипнотизировали Романа – он просто-таки взгляда от них не мог отвести! И у нее сильно, предобморочно заколотилось сердце. С чего бы это?

Понятно, с чего!

«Да уходи ты! Уноси отсюда свою толстую задницу!» – чуть не выкрикнула она вслед Катрин, как вдруг у той из-под локтя выскользнула папка и упала, рассыпая ворох листков.

Катрин нагнулась, чтобы подобрать их, Роман бросился помогать.

Фанни, остолбенев, смотрела, как, полусидя на корточках, они приближаются друг к другу, как колышется грудь Катрин, видная в глубоком вырезе джемпера чуть ли не до пупа, как оттопыривают тонкую розовую шерсть напрягшиеся соски… Ах ты, сука, потаскуха, с чего это ты так разволновалась? А если Фанни сообщит Лорану, что его любовница истекает соком под взглядом молоденького мальчика? Между прочим, уж не нарочно ли Катрин устроила этот трюк с папкой, чтобы продемонстрировать новому кавалеру Фанни свои знаменитые сиськи? Да, у Фанни таких нет, это точно, груди у нее маленькие, первый размер, а у Катрин они словно бы силиконом без меры надуты! Впрочем, Фанни знает ее лет двадцать, и Катрин всегда была такая грудастая, тут все без обмана, увы…

А интересно, как на нее реагирует Роман? У него ничего нигде не оттопыривается? Да вроде никак не реагирует: в вырез джемпера Катрин не пялится, занят сугубо сбором бумажек. Ну, благодарение богу, а то Фанни, наверное, умерла бы на месте, если бы Катрин подействовала на Романа так же, как в свое время на Лорана.

Ну вот, эти двое собрали наконец все листки… выпрямились… Катрин пропела своим низким голосом:

– Спасибо, мой мальчик!

«Твой», ишь ты! Не твой, а мой, мой, мой!»

– Не за что, – развел руками Роман, против воли (ну конечно, против воли!) упираясь взглядом в вызывающее декольте. И в эту минуту Катрин вдруг протянула ему один из своих листков.

Роман глянул на него – и тотчас резко скомкал листок. Исподлобья, растерянно уставился на Катрин. А та, хохотнув, пожала круглыми плечиками и поплыла дальше, скрылась за поворотом коридора…

Один Господь Бог знает, как удержалась Фанни, не бросилась на Катрин! Бросалась уже – из-за Лорана, так что не стоит повторяться. К тому же сейчас имелось кое-что поважней. И Фанни обернулась к Роману:

– Что она тебе дала? Покажи!

Тот отвел глаза:

– Да брось, ерунда!

– Нет, все равно покажи! Что там такое? Записка? Она назначила тебе свидание? Она хочет отнять тебя у меня, как отняла уже Лорана!

– Тише, Фанни, – чуть ли не испуганно прошептал Роман. – Ты что так кричишь? Нас все слышат!

– А мне плевать!

Неизвестно, что бы она еще выкрикнула, что сделала, чтобы завладеть несчастным листком, который сунула Роману паршивка Катрин. Однако в этот момент из стены – ну честное слово, из стены, больше неоткуда ему было взяться! – возник корректный секьюрити в черном костюме и с легкой укоризной покачал головой, кивком указав на табличку с сакраментальной надписью: «Просьба соблюдать тишину!»

Фанни всхлипнула, схватила Романа за руку, потащила к выходу. Он покорно шел следом, глаза его были опущены, лицо отчужденное. Листок сунул в карман куртки…

Плохи дела, с отчаянием подумала Фанни. И – словно нарочно! – чуть они вышли из-под арки Лувра, как мимо по рю Риволи медленно проследовала убийственной красоты золотистая «Ауди» с опущенным верхом из бело-молочной кожи. Вела «Ауди» Катрин: такая же золотистая и бело-молочная в своей кожаной курточке, отороченной мехом ламы. Волосы шикарно повязаны алой косынкой, на руках алые перчатки, отчего руки казались окровавленными чуть не по локоть.

«Это кровь из моего сердца, – подумала Фанни. И сама испугалась этой безумной мысли. – Из моего разбитого сердца!»

И она вдруг начала рыдать – да так бурно, безнадежно, отчаянно, что Роман не на шутку перепугался, начал обнимать ее, уговаривать успокоиться. На них оглядывались, смотрели кто с сочувствием, кто насмешливо, а Фанни все рыдала, все никак не могла угомониться. И тогда Роман подхватил ее на руки и понес через площадь Кольбера, потом по улице Ришелье и нес, не опуская, до самого дома. И вверх по лестнице потащил было, да Фанни слабым от слез голосом напомнила про лифт. В лифте Фанни уже не рыдала, а вцепилась в Романа, целовала его неистово, он отвечал так же безудержно. Диво еще, что они вспомнили: все-таки в лифте заниматься любовью не стоит, неудобно, да и зачем, если вот она, квартира с диваном в гостиной, кроватью в спальне и еще с маленьким диванчиком в столовой да софой в кабинете! Ну, если честно, сначала они свалились на пол в прихожей, только потом перебрались на кровать. Возбуждались снова и снова, едва угомонившись. То ласкались, то терзали друг друга, и Фанни все было мало, мало… она сама удивлялась своему неистовству…