Каменные цветы - Влада Ольховская
Он ведь только притворяется непробиваемым, на самом-то деле… У таких, как Павел, и выбора большого нет: либо сломаться сразу, либо противостоять всему миру. Не давать над собой смеяться, не жаловаться, не просить о помощи. Нести свое прошлое, как крест, не разделяя его ни с кем. Это сложно при любом раскладе, а уж когда это прошлое вдруг вырывают у тебя и швыряют миру, увеличивая его вес в сотни раз…
Лана с таким бы не справилась. И она была не уверена, что справится он.
Добравшись до ювелирного дома, она первым делом бросилась в знакомую мастерскую, но там ее встречала лишь закрытая дверь. Лана даже не удивилась, она и не ожидала, что он захочет переждать бурю здесь. Был только один человек, который точно знал, где он теперь затаится.
Она опасалась, что Лаврентьев тоже разберется, кто за этим стоит, и свяжет вину с ней. Однако, даже если он так думал, он не отказался принять Лану. Когда она вошла в его кабинет, он не пытался сделать вид, что работает. Чувствовалось, что и его трясет от всего случившегося.
— Знаете уже? — коротко спросил он.
— Знаю, конечно. Где Павел?
— Это не важно. Нам нужно обсудить общую коммуникационную стратегию, Арден уже едет сюда. Естественно, все, что связано с уголовщиной, мы опровергнем сразу — Романова я вытащил вполне легально. Чуть больше времени займет восстановление репутации…
— Вот это как раз не важно! — перебила его Лана. — Где Павел?!
Лаврентьев вскинул на нее гневный взгляд, он не привык к тому, что его перебивают столь нагло и бесцеремонно. Но, видно, было на ее лице что-то такое, что заставило его отложить упреки и ответить неожиданно спокойно:
— С ним все в порядке.
— С ним не все в порядке. Ни с кем бы не было в порядке после такого! Мне нужно поговорить с ним.
— Если бы он хотел поговорить с вами, он бы вам позвонил, Светлана.
— Ага, это как с утопающими: кто-то орет, умоляя о помощи, а кто-то тихо тонет. Вы ведь и сами знаете, что он не позволит себе показать слабость.
— Это его дело.
Лаврентьев вроде как должен был заботиться о нем — это все-таки его воспитанник, не чужой человек. Возможно, он и сейчас был уверен, что заботится. Но его тупое упрямство оказалось непробиваемым: сколько бы Лана ни билась, нужный ответ он ей так и не дал. Он лишь подтвердил, что Павел не в своей квартире, но это она и так знала, там сейчас журналисты наверняка ползают, как тараканы.
Он не примет такое внимание, нет, он где-нибудь укроется… Вопрос только в том, где.
А еще — в том, не погубит ли его это одиночество, продиктованное исключительно благими намерениями.
* * *
Эдуард прекрасно знал, что он виноват. Несмотря на то, что многое сделал правильно — все равно виноват.
Пацана нужно было забирать раньше. Сразу после того, как умер Сашка… Нет, еще не тогда. Как только в доме появился тот упырь. «Отчим» — это просто слово, просто юридическая роль. Оно вовсе не подразумевает заботу и защиту.
Этот человек не понравился Эдуарду сразу, при первой же встрече. Но это не давало ему никаких прав вмешиваться в чужую жизнь. Павел был под опекой родной матери, разве этого недостаточно? А она обожала своего нового мужа и не сомневалась, что он сделает ее и сына счастливыми. Эдуард предпочел поверить в это. Принять ее версию было не так уж сложно: он жил далеко и не видел, что там творилось день за днем.
Конечно, он приезжал, пусть и редко. Конечно, видел, что пацан покрыт синяками. Он спрашивал об этом самого Павла, но тот вполне бодро заявлял, что упал или подрался с мальчишками. В школе это подтверждали: парень был буйный и умел постоять за себя. Он не выглядел забитым и зашуганным. Никто и предположить не мог, что с ним творится. Ну, или не хотел предполагать.
Уже потом, когда все закончилось, Эдуард не раз спрашивал его, почему он не пожаловался и не позвал на помощь раньше.
— Мать не хотел оставлять, — наконец пояснил Павел. В первый год после возвращения из клиники он вообще отказывался это обсуждать, а потом потихоньку начал. — Она бы от него не ушла, а он бы ее убил, если б больше не смог на меня срываться.
— Она была дура, если согласилась на такое! — вспылил Эдуард.
— Вот видишь? Поэтому я и не сказал тебе. Ты бы не стал ее спасать, только меня.
— Но я же прав!
— Ты прав, — кивнул тогда этот тощий пацан, глядя на Эдуарда единственным глазом глубокого старика. — Она дура. Но она еще и моя мать. Я не мог уйти.
Жаль только, что такая семейная преданность была свойственна не всем. Когда его мать, тоже получившая свое в тот страшный день, очнулась в больнице и узнала, что ее возлюбленный умер, она заявила, что нет у нее никакого сына. Время должно было вправить ей мозги, но не вправило, с тех пор она ни разу не поинтересовалась судьбой Павла. Эдуард тогда хотел ее засудить — было, за что, но пацан его отговорил.
С тех пор он многое пытался сделать, чтобы исправить свои ошибки. Жаль только, что все исправить нельзя. Повязка на лице мальчишки служила лучшим напоминанием об этом, и Эдуарду не хотелось даже думать о душевных ранах, которые увидеть невозможно.
Он так и не узнал, что именно творилось с Павлом Романовым в том доме. Пацан не говорил, он не спрашивал. Психологи, которых нанял Эдуард, может, и знали, однако он не приставал к ним с расспросами.
А может, все подробности не выяснили даже они. Павел всегда был закрытым, это признавали все. Он выглядел вполне спокойным, будто с легкостью все пережил. Однако Эдуард не брался сказать, где заканчивается самоконтроль и начинается правда.
И все вроде как пришло в норму — а потом случилась эта история. Мерзкая, вытягивающая из недр памяти то, что хотелось закрыть там навсегда. Эдуард надеялся, что Романов отправится за помощью к специалисту, как сделал бы взрослый человек. Однако Павел предпочел снова справляться со всем самостоятельно.
Эдуард собирался уважать его волю
