Алла Полянская - Моя незнакомая жизнь

– Но присяжные…

– Петя, в твоем возрасте опасно быть таким наив-ным. – Линка смотрит в окно, губы ее презрительно кривятся. – Поверь мне, я знаю, что говорю.

Действительно знает, потому что ее нынешний почти муж, которого она привезла с собой из Питера, имеет прямое отношение к правоохранительным структурам. И я с ней согласна.

Все, хочу домой. Там, конечно, Маринка, но черт с ней, пусть. А сотовый мог бы и помолчать…

– Слушаю вас.

– Рита, это Игорь.

Ну и что ему надо?

– Чего тебе?

– Я приеду через час. Что купить?

Какое-то время я, зависнув, таращусь в пространство. Игорь Васильевич собирается прийти ко мне в гости? И что он имеет в виду, когда спрашивает насчет покупок? Или мы о чем-то договаривались? А я где была в то время?

– Рита, ты жива?

– Э-э…

– У тебя хлеб дома есть?

– Не знаю.

– Так, с тобой все ясно.

– Но…

– Я еще перезвоню.

Вообще-то я не уверена, что хочу, чтобы он мне звонил.

А правда, чего ему от меня надо? Собственно, Панков-то мне нужен – должна же я знать, что происходит. Да только я жутко устала. Хочется уехать из города – к родителям, к Вадику. Спрятаться бы в родительском доме, и пусть тут все горит синим пламенем… Но я не могу себе этого позволить.

– Рита, у тебя сейчас такое выражение лица, словно по голове чем-то тяжелым стукнули.

Ника так шутит. И я уж совсем было собираюсь сказать, отчего у меня такое выражение лица, но враз прикусываю язык. Нет, не буду ни с кем делиться своими делами. Если никто из них не причастен к происходящему, им ни к чему знать лишнее, а если причастен – тем более.

– Петь, подвезешь меня до дома? Что-то голова разболелась…

– Конечно. Поехали.

Я проработала с этими людьми несколько лет и думала, что знаю их. Возможно, так оно и есть, а потому я не имею права оскорблять их грязными подозрениями.

– О чем ты думаешь? – оживает Петр, отъезжая от офиса. – Пытаешься понять, кто из наших причастен?

Ого! А вот особых мозгов я у него раньше не замечала. Считала, просто хороший парень, и все. По мне, так даже слишком хороший.

– Не знаю, Петь. Заедем в «Ковровый двор», а? Мне нужно купить такой же ковер.

– Не вопрос. Я и занесу. Так ты правда думаешь, кто-то еще из наших не тот, за кого себя выдает?

Мне нечего ему сказать.

Мы заезжаем в магазин, где меня дожидается ковер – точно такой же, как испорченный. Вадик и не поймет, что на полу лежит другой. Потом хороший парень Петька тащит тяжелый рулон на мой пятый без лифта этаж. Я открываю дверь, и мы заходим в квартиру. Тишина не такая, как бывает, когда в помещении никого нет, а я все знаю о тишине, когда-то слушала ее часами и неделями.

– Давай помогу. – Петр снимает ботинки. – А то как ты его одна станешь стелить…

Ну, сегодня я буду не одна, но тебе об этом знать не надо.

Петька приподнимает диван, я засовываю край ковра так, чтобы лег ровно. Одна бы я точно не справилась.

– Все как было, Рита. Вадик ничего не заметит.

– Надеюсь. Правда, ковер не такой серый, как прежний, более голубой, но сын не обратит внимания.

– Вот и отлично. Ладно, Ритулька, я поехал, пока.

Он обувается и выходит, шаги его угасают на лестнице. Я возвращаюсь в гостиную – она снова привычно завершенная. Нет, ковер точно такой, как был, ничуть не голубее.

Маринка сидит в комнате, обхватив колени тонкими руками. Вроде смотрит в окно, но я знаю, что на самом деле она смотрит в никуда. И что мне с ней делать прикажете?

Девушка задумчиво накручивает волосы на палец. Это хорошо, что она наконец начала размышлять над жизнью. Лицо у нее все еще бледное и осунувшееся, хотя Маринка немного поела, поспала и немного успокоилась. Ну да, ведь совсем же маленькая!

– Сейчас сварю ужин. Придет Игорь Васильевич, поговорим и, глядишь, к чему-то придем.

Марина встает и бредет за мной на кухню. Пока я раскладываю принесенную снедь на полки холодильника, находит ведро с картошкой и принимается ее чистить. Вот молодец! Я-то терпеть не могу чистить картошку, а есть люблю, особенно пюре.

– А вы с Игорем Васильевичем… У вас отношения?

У меня едва тарелка из рук не выпала.

– С чего ты взяла?!

– Да так… Вы общаетесь, как давние друзья. И вы ему нравитесь, я вижу.

– Ты ошибаешься. Я знаю следователя пару дней и сильно сомневаюсь, что нравлюсь ему. Но для полицейского он неплохой человек.

– Странно. А я отчего-то подумала… – Маринка не поднимает головы от картошки, старательно выковыривает ножом «глазки». – Рита, а ведь Витя очень жалел о вас, ну, что вы расстались, всегда с большим уважением о вас отзывался, с восхищением даже. И Игорь Васильевич…

– Марина, ты ошибаешься.

– Нет, – упрямо крутит головой девчонка. – Вы просто не видите других людей, не замечаете никого, потому что всегда заняты своими делами. Вы и меня не замечали до сегодняшнего дня.

– Считаешь меня черствой? Но я ведь не мать Тереза, чтобы обо всех душой болеть. У меня на руках ребенок, я должна о нем заботиться, потому что никто, кроме меня, этого не сделает. И у меня нет времени на розовые сопли, дурацкие альбомчики и страстные вздохи, потому что я точно знаю, что ничем хорошим такие вещи не заканчиваются. Моих заработков не хватит содержать еще кого-то.

– Но ведь есть мужчины, которые зарабатывают сами!

– Где-то есть, но мне такие не встречались. А что касается Витьки… Борецкий мне безразличен, он не годился ни для чего серьезного, все его интересы пребывали в плоскости музыки и секса. Этакий богемный мальчик… Но когда так в двадцать пять, то вроде бы ничего, интригует даже, а когда мужику под сорок – становится смешно.

– Но ведь он играл в рок-группе!

– Ты меня не услышала, Марина. Если до тридцати лет музыкантам не удалось выбраться на национальный уровень – все, суши весла. Дальше уже ничего не светит, кроме деревенских клубов. Такой закон, понимаешь? А Борецкий и дальше играл в тинейджера, хотя на самом деле просто ленился что-то менять в своей жизни.

– Витя был умный!

– В определенном смысле – да. Много читал, умел думать, с ним можно было пообщаться. И все! Виктор был незрелым человеком и ленился жить. Именно поэтому был мне неинтересен.

– Зачем вы так? Он же умер.

– Не умер – его убили. Кто-то перерезал ему горло. Конечно, он не заслужил такой смерти, но случилось то, что случилось. И мне его жаль.

– Но Витя любил вас!