Нора Робертс - Обратный билет из Ада

– Тайя, я искренне привязался к вам. Это не входило в мои планы.

– Ваш план провалился. Отпустите мои руки.

– Простите за то, что я причинил вам боль. – Слова Малахии звучали беспомощно, но ничего лучшего он придумать не мог. – Клянусь, я не хотел этого.

– Отпустите мои руки, – повторила Тайя. Когда Малахия подчинился, она отступила на шаг. – Я не могла помочь вам. А сейчас и не хочу. Но могу утешить вас. Помочь Аните Гай я не сумею тоже. Я бесполезна. И вам, и ей.

– Тайя, не говорите так. Вы необходимы. Но сейчас я говорю не о Судьбах.

Она только покачала головой:

– Говорить нам больше не о чем. Ступайте.

– Я не хочу уходить так.

– Увы, придется. Мне действительно больше нечего сказать вам. По крайней мере, ничего такого, что могло бы пойти на пользу делу.

– Тогда запустите в меня чем-нибудь, – предложил Малахия. – Ударьте. Накричите наконец!

– После этого станет легче вам, а не мне. – Ей нужно было остаться одной. Одной в своем убежище. И собрать остатки гордости. – Я просила вас уйти. Если у вас есть совесть, вы с уважением отнесетесь к моей просьбе.

Малахия, у которого не оставалось выбора, направился к двери. Он задержался на пороге, обернулся и посмотрел на Тайю, по-прежнему стоявшую у окна.

– Тайя, когда я впервые увидел ваши глаза, самые красивые и грустные глаза на свете, – тихо сказал он, – с тех пор не могу их забыть. Но еще ничто не кончено. Ничто.

Когда за ним закрылась дверь, Тайя тяжело вздохнула:

– Я тоже так думаю.

Улицы в Кобе были такими же крутыми, как в Сан-Франциско. В конце одной из них стоял красивый дом, обнесенный "низким каменным забором, за которым раскинулся пестрый цветник. В доме были три спальни, две ванных и гостиная со старым телевизором и удобным диваном, покрытым пледом в голубую и белую клетку. Кроме того, здесь были малая гостиная и столовая, которыми пользовались только тогда, когда приходили гости. Стоявшая там мебель была отполирована до блеска, на окнах висели старинные кружевные занавески. На стене малой гостиной висели портреты Джона Ф. Кеннеди, нынешнего папы римского и изображение сердца Иисусова. Это трио нагоняло на Малахию такую тоску, что он старался заходить сюда как можно реже.

Вся семья испокон веку собиралась на кухне. Вот и сейчас Малахия мерил шагами пол кухни, пока мать готовила обед.

Он вернулся лишь два дня назад и сразу же с головой окунулся в работу. Сначала вывел в море один из двух экскурсионных теплоходов, чего не делал – как напомнила ехидная Ребекка – почти все лето, а потом занимался делопроизводством, пока не потемнело в глазах. В первый день он проработал двенадцать часов, во второй десять, но это не помогло ему справиться с гневом и чувством вины.

– Вымой картошку, – велела Эйлин. – Может быть, перестанешь хмуриться.

– Я не хмурюсь. Я думаю.

– Думает он, как же… – Она открыла духовку и проверила, как жарится ростбиф. Это было любимое блюдо Малахии, подававшееся обычно по воскресеньям, и Эйлин приготовила его среди недели, надеясь поднять сыну настроение. – Эта девушка имела полное право выгнать тебя в три шеи, так что поделом тебе.

– Я знаю. Но утром она могла бы успокоиться и попытаться разобраться в случившемся. По крайней мере дать мне возможность оправдаться. Однако она не отвечала ни по телефону, ни на звонки в дверь. И, наверное, выкинула цветы, которые я прислал. Кто знал, что она такая несговорчивая?

– Несговорчивая? Еще бы! Ты ранил ее чувства. Смешал личные дела и бизнес.

– Это действительно было личное дело. Эйлин посмотрела на сына и смягчилась.

– Да, вижу. Никогда не знаешь, что или кто заставит тебя свернуть с намеченной дороги. И это, поверь мне, самое чудесное в жизни. – Она начала чистить морковь, которая вместе с картошкой должна была стать гарниром к ростбифу. – Когда твой отец попадал в немилость, цветы, преподнесенные им, на меня тоже не действовали.

– А что действовало?

– Во-первых, время. Женщине нужно немного подуться и почувствовать, что мужчина достаточно пострадал за свои грехи. А во-вторых, покаяние. Я люблю, когда мужчина просит у меня прощения.

– Я никогда не видел, чтобы отец просил прощения.

– Конечно, это делалось не у тебя на глазах, – фыркнула Эйлин.

– Ма, я обидел ее, – с раскаянием признался Малахия. – Я не имел на это права.

– Конечно, не имел. Но у тебя такого ив мыслях не было. – Эйлин вытерла руки кухонным полотенцем и снова повесила его на крючок. – Ты думал о семье и собственной гордости. А сейчас думаешь и о ней. Когда вы увидитесь в следующий раз, ты будешь знать, что делать.

– Она не захочет меня видеть, – уныло сказал Малахия.

– Только не говори, что ты не попытаешься с ней объясниться. Не верю, что мой сын так легко сдается. С меня достаточно Гедеона, который шляется со своей танцовщицей неизвестно где.

– У Гедеона все нормально. По крайней мере, она все еще разговаривает с ним.

– Ты сукин сын!

О да, Клео разговаривала с ним. Если можно было назвать разговором низкое рычание, которое она издала, когда заехала ему кулаком в челюсть. После этого удара Гедеон шлепнулся на вытертый коврик у двери номера самой паршивой из гостиниц, в которых им доводилось останавливаться. Он ощущал вкус крови во рту, видел слепящие искры и слышал звон в ушах, напоминавший пение церковного хора.

Гедеон вытер губу и угрожающе посмотрел на Клео, которая стояла в черном лифчике и трусиках, с мокрыми волосами после того, что в здешней гостинице называли душем.

– Ну… все… – сказал он, медленно поднимаясь на ноги. – Я должен тебя убить. Ради блага человечества. Ты представляешь угрозу для общества.

– Попробуй. – Она покачалась на пятках и подняла кулаки. – Давай, бей!

Гедеону хотелось ее ударить. Ужасно хотелось. Он провел пять кошмарных дней, мотаясь по всей Европе и таская Клео за собой. Спал в кроватях, по сравнению с которыми койки в молодежных лагерях, где он проводил свои короткие беспечные каникулы, казались мягкими, как облака. Терпел ее придирки, капризы и жалобы. Не обращал внимания на то, что спал бок о бок с женщиной, которой платили за танцы нагишом, и, судя по ее телу, платили щедро. Вел себя как истинный джентльмен. Даже тогда, когда она его провоцировала.

Кормил ее, а ела она дай боже – и делал все, чтобы у нее был самый лучший кров, который позволял его стремительно тающий бюджет.

И чего дождался в благодарность за все это? Она двинула его кулаком в физиономию!

Гедеон шагнул к ней, держа руки по швам.

– Я не могу бить женщину. Мне ужасно хочется, но я не могу. Отойди в сторону.

– Не можешь бить женщину! – Клео вскинула подбородок и с вызовом посмотрела ему в глаза. – Зато крадешь у нее без всяких угрызений совести. Ты украл мои серьги!