Элизабет Адлер - Богатые наследуют. Книга 1

На этот раз Джэб снял виллу среди холмов. К этому времени очередная «няня» куда-то исчезла, и появилась новая – француженка, которая каждое утро ходила с ней к морю. Поппи была в полном восторге. Она бегала босыми ножками по мелководью, утопая в теплом мягком песке, и строила домики из песка маленьким совочком. Но она сильно скучала по папочке, потому что он часто уходил из дома один. Случалось, когда девочка завтракала в залитой утренним солнечным светом столовой, он, наоборот, только-только переступал порог своего дома. Он заходил в комнату, чтобы взглянуть на малышку – пиджак небрежно свисал с его плеч, упругий белый воротник и белый галстук торчали у него из кармана. Поппи думала, что он выглядел усталым и очень красивым, когда разговаривал с ней.

– Эй, моя крошка, как поживает папочкина дочка?

И он наклонялся, чтобы запечатлеть пахнущий виски поцелуй на ее лобике, прежде чем преодолеть ступеньки, ведущие наверх, в его комнату, где он ложился спать на весь день.

Когда Поппи было пять лет, они вернулись в Сан-Франциско. Джэб решил, что пришло время научить девочку читать. Он нанял одну молодую особу, которую звали мадемуазель Гренье – она была призвана познакомить Поппи с алфавитом и цифрами. Мамзель Гренье была парижской субреткой, которая оказалась совершенно на мели. У нее были на диво длинные и стройные ноги. Как-то раз Джэб заглянул в детскую посмотреть, как идет обучение Поппи, и девочка заметила, что мамзель спешно поправила свою прическу, покраснела и стала еще больше похожа на «француженку». Джэб улыбнулся понимающе, внимательно глядя на мамзель, и сказал учительнице, чтобы она зашла после полудня в его кабинет, в два часа.

– Ma petite,[3] – сказала мамзель без пяти минут два, усадив спешно Поппи за стол, на котором лежала коробка акварели и кисти. – Нарисуй несколько картинок для папочки, хорошо? Я скоро вернусь.

Поппи решила нарисовать своего любимого друга – деревянного коня. Она подарит рисунок папочке, и, может, он повесит его под стеклом и в рамочке, в своем кабинете – среди всех этих скучных, мрачных пейзажей. Когда Поппи кончила рисовать, она стала рассматривать то, что у нее получилось, с чувством удовлетворения. Но где же мамзель? Ее нет уже очень долго. Девочка чувствовала себя очень одинокой в детской, даже вместе со своим конем Ником. И ей очень хотелось подарить поскорее папочке свой рисунок… но мамзель велела сидеть в детской… Она подождала какое-то время – оно показалось ей вечностью, потом слезла со стула и побежала к двери.

Устланный красным ковром коридор, ведущий из детской, был пуст. Поппи прокралась на цыпочках наверх в холл и прислушалась. В доме было тихо, и неожиданно Поппи испугалась. А что, если все ушли и оставили ее в доме одну? Она еще никогда не оставалась совершенно одна… Прижимая рисунки к груди, она отправилась дальше вверх по мраморной лестнице. В доме по-прежнему было не слышно ни звука. Поппи проскользнула по коридору к папиному кабинету – туда, куда он попросил зайти мамзель.

Большая бронзовая дверная ручка была неподатлива для ее маленькой руки, но девочке в конце концов удалось повернуть ее и открыть дверь. Она тихонько вошла в кабинет. Это была самая большая комната в доме. Рядом с большим столом из красного дерева стояло уютное кожаное кресло, которое Поппи очень любила, потому что в нем можно было кружиться, как на карусели. Стены были обиты темными дубовыми резными панелями. Мягкий диван и стулья стояли около огромного камина из серого мрамора. В высоких книжных шкафах находились импозантного вида книги в обложках из темной кожи. Тяжелые занавеси из зеленого бархата полускрывали три больших окна. В дальнем углу комнаты стоял настоящий бильярдный стол с массивными ножками, крытый зеленым сукном. Рядом с ним красивый канделябр из позолоченной бронзы, украшенный хрустальными капельками, которые нежно звенели, когда Поппи касалась их своими пальчиками.

Но сегодня они звенели по-иному. В розовато-красном свете свечей она увидела мамзель, которая почему-то сняла всю свою одежду и лежала, распростершись, на столе, и папочку, который был на учительнице.

Поппи смотрела на них во все глаза, озадаченная. Странные крики мамзель и непонятное поведение отца удивили ее. Решив, что это, должно быть, какая-то новая игра, девочка улыбнулась.

– Папа? – позвала она низким, тихим голоском. – Можно мне тоже поиграть с вами?

Мамзель взвизгнула и села, прикрывая руками свои большие, колыхавшиеся груди. Поппи зажала уши ладонями.

– Не кричите, мамзель, – сказала она твердо. – Это – грубо.

– О, господи! – воскликнул Джэб, поспешно слезая со стола и оправляя одежду. – Поппи, что ты здесь делаешь?

– Я принесла тебе мой рисунок, папочка. Я так долго ждала, когда вернется мамзель… А она… она здесь, с тобой. Она сказала, что скоро вернется…

Поппи посмотрела на него с упреком. Джэб застонал. Взяв ее за руку, он отвел девочку в другой конец комнаты. Мамзель тем временем спешно схватила одежду и начала одеваться.

– Это… это – дела взрослых, моя девочка, и они не имеют никакого отношения к тебе, – начал объяснять он Поппи сухо. – Ты должна была сидеть в детской, как тебе и сказали. Я очень сердит на тебя, Поппи.

На ее глазах выступили слезы.

– Но я просто хотела отдать тебе мой рисунок, потому что я очень люблю тебя, – прошептала она.

Джэб внимательно посмотрел на девочку.

– Очень хорошо, папочкина дочка, – сказал он, гладя ее по рыжим волосам, которые напомнили ему о Маргарэт. – Но я хочу, чтобы ты обещала мне – ты забудешь о том, что зашла сегодня в мой кабинет. И никогда больше не приходи сюда. И забудь о том, что мамзель была здесь. Хорошо?

Поппи кивнула головой.

– Обещаю, папочка, – сказала она послушно. Но она подумала, что, наверно, папочке очень нравится мамзель, если он проводит с ней так много времени. И именно поэтому первый язык, на котором ее научили читать, был французский.

У Поппи не было никакого режима. Она не должна была ложиться спать, вставать и завтракать в какое-то определенное время. Очень часто, когда устраивалась вечеринка, девочка просыпалась в полдень и ужинала в одиннадцать часов вечера. Иногда, когда она уже начинала засыпать, доносившийся из соседних комнат шум будил ее. Поппи вставала и бродила внизу, в белой фланелевой ночной рубашке, ее блестящие рыжие волосы были заплетены в две тугие толстые косички. Вокруг зеленых столов в комнате для игры в карты сидело много молчаливых сосредоточенных мужчин, куривших черуты или сигары; клубы дыма казались сизыми в свете близко стоявших свечей в массивных подсвечниках. Два стола около стены ломились от изобилия мясных блюд и пудингов на серебряных тарелочках, вазы были полны фруктов и орехов. «Горничные» в излюбленных субретками черных пикантных коротких юбочках сновали между присутствующими, предлагая освежающие напитки, и запах ирландского виски наполнял воздух, тогда как открытые бутылки прекрасного кларета и бордо стояли незамеченными.