Нора Робертс - Потрясающий мужчина

Ева всхлипнула и сама оторопела от своей несдержанности. Зажав рукой рот, она обессиленно опустилась на диван.

– Боже! – только и могла она пролепетать. – Боже, боже…

Рорк сел рядом. Повинуясь инстинкту, он не стал прижимать ее к себе, а только положил ей руки на плечи.

– Если не можешь или не хочешь говорить со мной – это твое право. Но с кем-то ты должна поговорить, ты же знаешь!

– Сама справлюсь! Я… – Рорк внезапно так сильно ее тряхнул, что она поперхнулась и ничего больше не смогла сказать.

– Да, но какой ценой?! Неужели ты нарушишь еще одну клятву, если облегчишь душу? Расслабься хотя бы на минутку!

– Не знаю…

Ева вдруг поняла, что боится. Ей казалось, что она расстанется со своим значком, с оружием, с самой жизнью, если отпустит на свободу мысли и чувства. «Но ведь это же глупо!» – сказала она себе и медленно произнесла:

– Та девочка все время у меня перед глазами. Стоит мне закрыть их или расслабиться – не то что на минуту, на долю секунды! – как обязательно появляется она.

– Расскажи.

Ева встала, взяла свой бокал и вернулась на диван. Жадный глоток смочил пересохшее горло и немного успокоил нервы. Она предостерегала себя, что усталость изматывает и делает уязвимой, но не рассказать уже не могла.

– Вызов поступил, когда я была в полуквартале от того места. Я как раз только что расправилась с очередным делом, а диспетчер обращался к ближайшей машине. Бытовое насилие – это всегда страшная возня, но я оказалась совсем рядом. Я приняла вызов. Меня встретили соседи – они выскочили на улицу и говорили все одновременно…

Она снова переживала ту кошмарную сцену в мельчайших подробностях.

– А потом появилась женщина в ночной рубашке, вся в слезах. На лице следы побоев, на руке рана… Соседка пыталась ее перевязать, но кровотечение было такое сильное, что я велела вызвать «Скорую». Женщина твердила: «Она у него! Он схватил мою малышку!..»

Ева сделала еще один глоток.

– Женщина схватила меня за руку, пачкая своей кровью, кричала, рыдала, требовала, чтобы я его остановила, спасла ее ребенка… Наверное, мне следовало вызвать подмогу, но время было дорого. Я побежала вверх по лестнице. С третьего этажа, где он заперся, доносились его вопли. Он был совершенно безумен! Мне показалось, что я слышу детский крик – но, возможно, это была галлюцинация.

Перед дверью я вела себя как полагается. Соседи сказали, как его зовут, и я обращалась по имени к нему и к ребенку. Когда обращаешься по имени, получается более задушевно, человек может опомниться… Я назвала себя и предупредила, что сейчас войду, но он знай себе бесновался. Я слышала звон и треск, а голоса ребенка больше не слышала… Наверное, уже тогда я все поняла! Уже взламывая дверь, я знала, что он искромсал ее кухонным ножом!

Ева трясущимися руками поднесла к губам бокал.

– Я увидела море крови. Такой маленький ребенок – и столько крови: на полу, на стене, на нем самом… Кровь еще стекала с его ножа. Девочка лежала лицом ко мне: личико маленькое, глаза голубые, огромные. Как у куклы.

Она помолчала, поставила бокал.

– Он был совершенно вне себя, и мое появление его не отрезвило. Он наступал на меня – весь в крови, с окровавленным ножом. Я взглянула ему в глаза и прикончила его.

– А уже на следующий день ты занялась расследованием нового убийства, – спокойно заключил Рорк.

– Тестирование просто отложено. Я пройду его через два-три дня. – Она повела плечами. – Психиатры подумают, что меня терзает сам факт, что я его убила. Я смогу им внушить эту мысль. Но дело не в этом. Я должна была его убить. Меня не это изводит. – Глядя Рорку прямо в глаза, Ева поняла, что сможет сказать ему то, в чем не осмеливалась сознаться даже себе самой. – Мне хотелось его прикончить! Больше того, я испытывала потребность сделать это! Глядя, как он испускает дух, я думала: «Он не сможет больше убивать детей». Я была рада, что именно я положила этому конец.

– И ты считаешь, что это дурно?

– Я знаю, что это недопустимо. Когда полицейский начинает испытывать удовольствие от смерти – любой смерти, даже если речь идет о серийном убийце-маньяке, – значит, он переступил запретную черту.

Рорк наклонился к ней. Их лица почти соприкоснулись.

– Как звали девочку?

– Мэнди. – Она опять задохнулась, но вовремя взяла себя в руки. – Ей было три года.

– Ты бы так же не находила себе места, даже если бы прикончила его до того, как он ее зарезал?

Ева открыла и снова закрыла рот, немного помолчала.

– Наверное, я этого так и не узнаю.

– Правильно. – Он накрыл ладонью ее руку. – Знаешь, я всю жизнь недолюбливал полицию – по разным причинам. Очень странно, что теперь, при столь нестандартных обстоятельствах, я встретил полицейского, к которому испытываю не только уважение, но даже влечение.

Ева подняла глаза, хмурясь, но не выдергивая руку.

– Необычный комплимент…

– Наши отношения тоже не назовешь обычными. А сейчас тебе необходим сон. – Он встал и покосился на еду, к которой она почти не притронулась. – Когда проснется аппетит, ты сможешь все это разогреть.

– Спасибо. Только в следующий раз подожди, пока я вернусь домой, а потом входи. Буду тебе очень благодарна.

– Уже прогресс: ты сама говоришь о следующем разе! – Чуть улыбаясь, он снова взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. – Ну, до следующего раза.

Глядя ему вслед, Ева сама не могла понять, что испытывает: недовольство, испуг, смущение? Она потерла костяшки пальцев о джинсы и поплелась в спальню. Раздевшись, она бросила одежду на пол, залезла в постель, закрыла глаза и приказала себе: «Спи!»

Засыпая, Ева вспомнила, что Рорк так и не ответил, кому звонил и что сумел выяснить.

Глава 8

Заперевшись в кабинете с Фини, Ева поставила кассету с записью убийства Лолы Старр. При хлопке пистолета с глушителем она не вздрогнула: ее организм уже не протестовал при мысли о пуле, вонзающейся в живое тело.

В кадре надолго застыла надпись: «Вторая из шести». Конец фильма. Не говоря ни слова, Ева поставила запись первого убийства, и они еще раз просмотрели сцену гибели Шерон Дебласс.

– Ну, что скажешь? – спросила Ева.

– Запись сделана микрокамерой «Трайдент», в продаже только полгода, очень дорогая. Правда, на Рождество были большие скидки. Думаю, во время традиционной распродажи только на Манхэттене было продано тысяч десять экземпляров.

Конечно, менее дорогие модели расходятся в еще больших количествах, но и при таком сбыте найти купившего конкретный экземпляр все равно нереально.