Дафна Дюморье - Таверна «Ямайка»

— Думаю, вряд ли. Вот если обнаружат труп… хотя это маловероятно. Может, его вовсе и не убили. Извините, но вы не допускаете, что в расстройстве вы домыслили детали? Кусок веревки еще ни о чем не говорит. Вот если бы вы нашли его мертвым или хотя бы раненным, это другое дело.

— Я слышала, как дядя Джоз угрожал ему. Разве этого недостаточно?

— Дорогое дитя, люди угрожают кому-то каждый божий день, но они не вешают друг друга при этом. Послушайте меня, ведь я вам друг, и вы можете верить моему слову. Если вас что-то испугает или расстроит, приходите ко мне. Вас ведь не страшит расстояние, судя по сегодняшнему путешествию, а до деревни Алтарнэн всего несколько миль по большаку. Меня не окажется дома — Ханна присмотрит за вами. Договорились?

— Да, спасибо вам огромное, сэр.

— Теперь надевайте ваши башмаки и чулки, пока я приготовлю двуколку. Я отвезу вас домой.

Мысль о доме, «Ямайке», портила Мэри настроение, но делать нечего — нужно было ехать. Противно было думать о своей клетушке и мрачных коридорах. Какой контраст с этой уютной гостиной с дровяным камином, глубокими мягкими креслами, красотой и теплом всего дома. Однако у нее оставалась возможность прийти сюда при первом желании.

Ночь выдалась прекрасная. Тучи рассеялись, звезды светили ясно. Мэри сидела рядом с Фрэнсисом Дэйви на высоком сидении, закутанная в его теплое пальто с вельветовым воротником. Большая серая скаковая лошадка неслась во весь опор. Ехать было необыкновенно приятно: ветер обвевал лицо свежестью, бил в глаза. Подъем в гору они преодолели медленно, но когда выехали на большую дорогу и направились в сторону Бодмина, пастор хлестнул лошадь, и та, прижав к голове уши, полетела как бешеная.

Подковы гулко выбивали такт по замерзшей глине, Мэри отбросило на сидении ближе к священнику. Она видела, что он отпустил поводья, на губах его застыла улыбка.

— Быстрей, — погонял он, — еще быстрей.

В голосе был азарт, он словно говорил сам с собой. Мэри стало не по себе, немного жутко, было ощущение, что он забыл о ней и перенесся в другой мир.

Теперь она могла лучше разглядеть его профиль: тонкие черты лица, тонкий длинный нос. Фрэнсис Дэйви был не похож на других мужчин, которых ей довелось видеть. В нем было нечто, напоминающее большую летящую птицу — черный плащ развевался на ветру, руки, как крылья. Неопределенного возраста… Он производил странное впечатление. Но вот он улыбнулся ей и стал снова похож на самого близкого человека.

— Я люблю эти болота, — сказал он. — Вас они неприветливо встретили сегодня, вам трудно меня понять. Но, узнав их, как я, вы непременно их полюбите. В них такое очарование, как ни в одной части этой местности. Они очень древние, иногда мне кажется, что они скрывают тайны другой эры. Бог сотворил сначала болота, а уже потом леса, долины, моря. Попробуйте подняться на Рафторт перед восходом солнца и послушайте, как поет ветер в скалах. Вы поймете, что я хочу сказать.

Мэри подумала о своем пасторе в Хелфорде — маленьком приветливом человеке, всегда окруженном ватагой детишек, очень похожих на него; жена его прекрасно делала мармелад. На Рождество он читал одну и ту же проповедь, прихожане знали ее наизусть и подсказывали, когда он запинался. Ей подумалось: о чем проповедует Фрэнсис Дэйви в своей деревенской церкви? Может, он говорит о Рафторте и о том, как светится вода в колодце Дозмэри?

Они теперь проезжали по низкой части дороги, вдоль нее тянулись ряды деревьев, создавая небольшой караул для реки Фоуи; впереди дорога снова шла вверх — их ждало открытое голое пространство. Уже показались высокие трубы таверны «Ямайка», ясно различимые на фоне звездного неба.

Приятное возбуждение, вызванное быстрой ездой, уступило место страху перед дядей Джозом. Пастер остановил лошадь, не доезжая до двора.

— Никого не видно, — сказал он тихо. — Словно все вымерли. Хотите, я попробую открыть дверь?

Мэри отрицательно покачала головой.

— Она всегда заперта на засов, — прошептала девушка, — и на окнах задвижки. Вон моя комната, прямо над крыльцом. Я могла бы залезть через окно, если вы меня поддержите. Дома я и выше забиралась. Рама вверху открыта, если удалось бы влезть на крышу навеса, я легко бы в нее протиснулась.

— Вы подскользнетесь и упадете. Я не позволю вам лезть так высоко, это глупо. Неужели нет другого выхода? Давайте попытаемся войти через заднюю дверь.

— Дверь в бар сейчас заперта, в кухню же — можно пойти посмотреть, — сказала Мэри.

Она повела его к противоположной части дома, но вдруг повернулась и приложила палец к губам.

— В кухне свет, — прошептала она. — Значит, дядя там еще, тетя Пейшенс всегда ложится рано. Окна не завешены, он может нас увидеть.

Она прислонилась к стене. Ее спутник знаком велел ей не двигаться.

— Ладно, — согласился он. — Я сделаю так, что он меня не увидит, только загляну в окно.

Мэри наблюдала, как он, крадучись, подошел к окну и довольно долго разглядывал кухню. Затем поманил пальцем спутницу. На губах его застыла уже знакомая ей улыбка. Лицо на фоне широкополой шляпы казалось совершенно белым.

— Сегодня хозяин таверны «Ямайка» не опасен, — проговорил он.

Мэри проследила за его взглядом. Кухня была освещена одной свечой, вставленной в бутылку. Она уже наполовину обгорела, пламя колебалось на сквозняке — дверь в сад была открыта настежь. Джоз Мерлин сидел за столом в пьяном отупении, уставившись на свечу. Он не шевелился и был похож на мертвеца. Пустая бутылка валялась на полу, горлышко у нее было отбито, рядом лежал пустой стакан. В печи догорал торф.

Фрэнсис Дэйви указал на открытую дверь.

— Можете пройти через эту дверь и сразу наверх, в постель. Дядя вас не заметит. Заприте дверь и задуйте свечу. Вам еще пожара не хватало. Спокойной ночи, Мэри Йеллан. Буду нужен — приходите в Алтарнэн, буду вам рад.

Он завернул за угол дома и исчез. Мэри пробралась в кухню, заперла дверь. Даже если бы она хлопнула со всей силы, дядя бы не услышал этого. Он уже перенесся в свой волшебный мир, мир его пьяных грез.

Мэри задула свечу и оставила его одного в темноте.

Глава 8

Джоз Мерлин пил пять дней подряд. Большую часть времени лежал в невменяемом состоянии в кухне на импровизированной кровати, которую соорудили ему Мэри и его жена. Он спал с широко открытым ртом, и его тяжелое дыхание было слышно на верхнем этаже. Около пяти вечера Джоз просыпался ненадолго, громко требовал бренди и хныкал, как ребенок. Жена бежала к нему со всех ног, утешала, взбивала подушку, давала разбавленный бренди с водой, сюсюкала, как с больным младенцем, сама поила из стакана, а он поводил вокруг бессмысленными, налитыми кровью глазами, что-то бормоча под нос и дрожа, словно замерзший пес.