Никого не жаль - Марина Крамер
– Как вам удобно.
– Я, если честно, кофе бы выпил, весь день на ногах, еще в отделение заехать нужно.
– Так идемте в кафе, – пожала плечами Настя.
Они расположились за столиком в кафе, заказали напитки, и Сайков приступил к вопросам:
– Вы давно знакомы с Региной Валовой?
– Пару дней. Я встречалась с ней по рабочим вопросам.
– По каким?
– Брала интервью.
– С каким изданием сотрудничаете?
«Началось, – констатировала Настя. – Надо было что-то другое придумать… времени не было».
– Я фрилансер. Пишу статью, потом продаю тому, кто заинтересуется. Я же не здесь живу, наши местные СМИ охотно берут материалы о происшествиях в столице, – выкрутилась она, надеясь, что оперативник не станет искать ее статьи в Интернете.
– А что интересного может быть для читателей в работе редактора книжного издательства?
– Вы не правы. Работа редактора интересует читателей не меньше, чем работа писателя, – это же связка, тандем. Кроме того, мы говорили с Региной не о ее работе, а о погибшей писательнице Анастасии Ромашкиной.
– Узнали что-то интересное?
– Я не стремилась узнать интересное, у меня была другая задача.
– То есть за сенсациями не гонитесь? – уточнил оперативник.
– Нет.
– Понятно. В разговоре Валова не упоминала о том, что ей угрожают, например?
– С чего бы ей упоминать об этом в разговоре с малознакомым человеком?
– Иногда как раз с малознакомым проще поделиться чем-то подобным.
– Не при первой встрече.
– Вы никогда не задумывались, почему люди так охотно делятся подробностями своей жизни с попутчиками в поезде, например? Я вам скажу. Потому что они больше никогда не увидятся. А есть вещи, которые трудно носить в себе, а близким сказать невозможно – не поймут, осудят.
Настя на секунду задумалась и вдруг поняла, что оперативник прав. Люди подсознательно выбирают себе собеседников с расчетом на то, что больше их не увидят, а значит, застрахованы от неодобрения и осуждения. И Регина разговаривала с ней о Люсе тоже потому, что не планировала видеться еще раз. А поговорить ей хотелось, так как подсознательно она чувствовала вину.
Доведенная до отчаяния невыносимыми условиями жизни, она попыталась воспользоваться доверием Люси, но внутри себя все равно понимала, что так нельзя. И когда Люся погибла, совесть начала мучить Регину. Но даже в этой ситуации она все-таки не отказала себе в удовольствии немного измазать Михаила – не могла ему простить того, что он пытался забрать у нее часть Люсиного времени и внимания.
– Она ничего подобного мне не говорила. Вообще о себе почти не говорила, разве что рассказала о том, что ухаживает за неходячим дедом. Это, в сущности, все, что я знаю о Регине Валовой, кроме того, что она была редактором всех книг Анастасии Ромашкиной. Если хотите, я могу предоставить запись нашей беседы.
– Хочу.
Настя пожала плечами.
В сущности, запись разговора с Региной ей не была нужна, она и делала-то ее только для создания видимости работы. Все, что было нужно, она уже перенесла в блокнот, так что никакой ценности аудиозапись для нее больше не представляла.
– Вы сказали, что виделись дважды. О чем был второй разговор? – спросил Сайков, делая какие-то пометки в записной книжке.
– О том же. Мы не успели полноценно пообщаться в издательстве, Регина не могла уделить мне достаточно времени, потому встретились в ресторане. Но разговор снова шел только об Анастасии Ромашкиной.
– Ну, допустим. Скажите, Анастасия Евгеньевна, а у вас лично какое впечатление сложилось о Регине Валовой?
– Подозреваю, что все, с кем вы успели поговорить до меня, в один голос охарактеризовали Регину как неприятного человека, с которым трудно общаться? – усмехнулась Настя, вспомнив, что именно так ей отрекомендовал Регину ее непосредственный начальник Петр.
– В целом… да, именно так. А вам показалось, что она другая?
Настя помолчала. Ей не очень хотелось делиться впечатлениями с оперативником, почему-то казалось, что это некрасиво – Регина никому не говорила о своих проблемах, и теперь Настя, ставшая обладательницей этой информации против своей воли и совершенно случайно, будет обсуждать ее с кем-то таким же посторонним.
– Мне показалось, что она очень одинокая и несчастная. У нее тяжелая жизнь, много работы и мало времени, которое она могла бы посвятить себе. Вот и все. – Она снова пожала плечами. – Человеку просто тяжело жить, но она не считает нужным говорить об этом вслух, а окружающие принимают это за неуживчивость, высокомерие, гордыню.
– То есть вы думаете, что, к примеру, денег у нее больших не было?
– Я не думаю, она об этом совершенно четко сказала – ни на что не хватает, потому что дед болен, ему многое нужно, а пенсия совсем крошечная. И зарплата, судя по всему, тоже не заоблачная. Вы спрашиваете потому, что отрабатываете версию нападения наркомана?
Сайков удивился:
– Откуда вы знаете?
– Просто подумала, что это наиболее распространенная версия. Но вряд ли в квартире, где есть лежачий больной, могут быть большие суммы.
– Наркоманам любая сумма большая, когда речь идет о ломке и покупке дозы. Но мне, если честно, тоже не показалось, что это дело рук наркомана, слишком сложно. И следы на теле говорят о том, что работал там профессионал – человек, знающий, как правильно причинить боль и не дать умереть сразу, до того, как будет получена нужная информация. Так что версию с наркоманом я бы лично вообще не рассматривал.
«А вот это уже кое-что, – про себя отметила Настя. – Похоже, мне удастся приблизиться к разгадке смерти Анастасии Ромашкиной куда быстрее, чем полиция найдет того, кто убил Регину. А убили ее, как мне кажется, из-за Анастасии. И Михаил здесь совершенно ни при чем».
– А вы не думаете, что убийство Регины может быть связано со смертью Ромашкиной? – осмелев, спросила она у Сайкова.
Тот оторвался от записной книжки и с интересом посмотрел на собеседницу:
– Почему вы так решили?
– Да не решила я, просто спросила. Понимаете, сперва умирает Ромашкина – при довольно странных обстоятельствах умирает молодая женщина, у которой особенных проблем со здоровьем нет, и я даже знаю, что протокол вскрытия никому не показывали и о причине смерти не сообщили. Следом, буквально через несколько дней, находят мертвой ее редактора, человека, который видел все тексты, написанные Ромашкиной, и был с ней в приятельских отношениях. Причем на теле последней – следы пыток, это вы мне сказали. Ну, у вас не родился вопрос?
– Родился, – кивнул Сайков. – Вы точно журналист?
– Точно. Но я имела в виду другой вопрос.
– Да я понял. Просто не сразу понял, как вы до этого дошли.
