Светлана Успенская - Посмертная маска любви

— Ты голоден? — спросила Кэтрин, входя на кухню. В руках у нее были снимки. — Извини, я дома бываю редко, питаюсь в «Макдоналдсе».

— По твоей фигуре не видно. — Наливая кофе, я удачно разродился комплиментом.

— Вот смотри, — сказала Кэтрин, подсаживаясь ко мне. — Это сафари в Кении. Я писала о национальном парке Амбосели, на границе с Танзанией.

Я держал в руках яркий красочный снимок. На нем Кэтрин стояла в шортах, опираясь одной рукой на ружье. Пол-лица у нее было закрыто большими солнечными очками. На заднем плане виднелись глинобитные африканские хижины.

— Неужели ты сама убила льва?

— Нет, — улыбнулась Кэтрин, — на нашу группу журналистов выделили одну козу и одну старую антилопу, которую все равно пришлось бы усыпить… А вот это — Индия. Мы в индийской школе. Фотография не слишком удачная. Я здесь совсем крошечная, слишком много детей, все хотели с нами сняться. А вот это — Таиланд, подпольная плантация опийного мака.

На этом снимке лицо Кэтрин закрывала огромная ковбойская шляпа.

— И больше у тебя нет фотографий? — спросил я разочарованно.

— Нет. — Кэтрин вздохнула. — Мой архив хранится дома, в Америке.

— Ты, наверное, богатая невеста? — шутливо спросил я, возвращая тоненькую пачку. — Такой дом… Вот возьму и женюсь на тебе. И уеду с тобой в Америку…

Лицо Кэтрин стало жестким, совсем как у ее отца на фотографии.

— Я не понимаю таких шуток.

Это была победа — она сказала эту фразу совершенно без акцента.

Глава 7

Позвонила жена Савоськина и попросила о помощи — необходимо было привезти машину, на которой разбился Эдик, и раздеть ее, то есть снять для продажи все детали, которые уцелели после столкновения.

Вечером автокран выгружал смятую консервную банку, которая некогда носила гордое название «семерки», во двор автосервиса, уже и так битком набитый ржавым железом.

Я подошел к автомобилю. Было тяжело и жутко представлять на месте шофера грузное тело Савоськина, воображать, как оно корчится от боли, когда в грудную клетку со страшной силой вдавливается рулевое колесо, разламывая хрупкие ребра, как голова откидывается назад и ломаются хрупкие позвонки шеи… На сиденье водителя виднелись бурые и черные пятна — кровь от порезов вылетевшими боковыми стеклами…

Я скосил глаза на механиков. Если кто-то из них и испытывал подобные чувства, то никак этого не демонстрировал.

— Начинайте разбирать, — бросил я Толику и Коляну, — а Вася пусть занимается своим делом.

Вася презрительно хмыкнул в мою сторону: мол, и без тебя знаю, чем мне заниматься, и подался перебивать номера на «тойоте» последней модели, которую вчера вечером пригнали в гараж бравые ребята с оттопыренными оружием карманами.

— Хозяин, а хозяин. — Тихий голос вывел меня из бесконечного созерцания собственных брюк.

— Что такое?

Это был Толик. Его глаза возбужденно блестели.

— Пошли со мной, кое-что покажу.

Мы вошли в ангар, где в углу, за подъемниками, за сварочным оборудованием, тоненько звучал молоточек. Развороченная «семерка» была похожа на модернистскую скульптуру, творение рук безумного скульптора. Отдать ее, что ли, Ринату Максютову для одной из его концептуальных композиций?..

Молоточек перестал стучать, притаившись.

— Смотрите сюда, шеф. — Изогнувшись, Толик заполз в салон между острыми, как бритва, краями разрезанного железа и показал пальцем куда-то в глубь машины: — Вот.

— Ну и что? — ничего не понимая, удивился я.

— Вы видите, вот здесь рубчик?

— Ну?

— Потрогайте пальцем. Шершавое, да? Прямо рядом с разломом. Это не заводской брак.

— А что это?

— Подпилено.

— Ну и что?

— Ну как вы не понимаете, — для Толика все это было очевидно, — если рулевая сошка подпилена, то при резком вращении рулевого колеса она может не выдержать нагрузки и переломиться. И тогда машина потеряет управление. Видите, сошка сломана как раз в том месте, где виден надпил?

— Значит, ты думаешь, что кто-то подпилил ее?

Толик пожал плечами, как бы говоря: выводы делай сам.

— А кто это мог быть?

Толик выразительно молчал. Я задумался. Обошел машину, колупнул ногтем кусочек отвалившейся краски, кивнул подбородком:

— Давно она у него?

— Недели три назад Эдик ее пригнал.

— Откуда?

Толян пожал плечами:

— У кого-то купил, кажется.

— У кого, знаешь?

— У какого-то своего знакомого.

— У какого знакомого?

— Вроде бы из ваших кто-то… Вроде тот, что в ресторане работает, с лысиной. Он потер эту тачку и решил загнать ее по дешевке, а себе купил новую «ауди».

Меня как будто обожгло током: «Работает в ресторане… Загнал по дешевке… Новая «ауди»… Недавно я видел Ломакина на новой «ауди»…»

— Где обычно стояла машина?

— Когда в гараже, когда возле дома.

— Но ремонтировал-то он ее здесь?

— Здесь.

— Сам?

— Сам, конечно… Эдик свою машину никому бы не доверил.

Я помолчал, пытаясь осознать услышанное.

— Скажи-ка, Толя, а долго можно было вот так ездить с подпиленной сошкой?

Толик многозначительно почесал затылок:

— Да как повезет… Можно сразу же гробануться, а можно еще месяцок-другой покататься… До первого крутого поворота…

— Ясно…

Хотя мне было абсолютно ничего не ясно.

Молоточек застучал снова.

— Послушай, — сказал я Кэтрин как можно более беззаботным и равнодушным тоном. — А ты ведь тогда, в кафе, соврала мне, что не знала Ингу…

Мы нежились на пляже в Серебряном Бору. Кэтрин сидела в шезлонге, подставляя солнцу лицо. Ее глаза закрывали большие солнечные очки. Я не видел ее глаз, и это мешало мне разговаривать.

— Дорогой Сержи, — улыбнулась Кэтрин, не оставляя и доли секунды для подозрительной паузы. — Насколько я знаю русский, для корректной беседы рекомендуется применять глаголы «обманывать», или «лгать», или «сочинять», потому что «врать» — это грубая разговорная форма. Так меня учили в Иллинойском университете.

— Хорошо. Ты мне лгала? Сочиняла? Выдумывала? Забивала баки? Лила пулю? — начал злиться я. Что за привычка уходить от ответа!

— «Разводила турусы на колесах». Я помню это прекрасное выражение из учебника по русскому… Нет, я не врала тебе. Я просто не говорила тебе всю правду. Это разные вещи, не так ли?

— По-моему, это одно и то же, — сердито буркнул я.

Кэтрин снова едва заметно улыбнулась.

— Не злись, Сержи, — сказала она нежно. На горячее от солнца плечо легла ее прохладная рука. — Я не знала, как ты ко всему этому отнесешься. Я боялась, что ты не поймешь меня…