Евгения Михайлова - Две причины жить

— Наташка в тюрьме, — зарыдала та. — Она избила сотрудников милиции. Одному что-то серьезно по-вредила. Боюсь, что «это». Они убьют ее, Диночка. Убьют и изнасилуют.

— Говори адрес и сиди дома, — велела Дина и набрала мобильный телефон Сергея.

Минут через сорок они уже были на месте бурных событий. Несколько здоровенных мужиков с исцарапанными мордами хмуро смотрели на них и не шли на контакт.

— Я — адвокат несовершеннолетней Натальи Бобровой. Я уполномочен решать вопрос с залогом или компенсацией ущерба, — многозначительно сказал Сергей.

— А вы кто? — подозрительно спросил Малов у Дины.

— Я — гувернантка девицы Бобровой, — церемонно ответила та.

Милиционеров ее представление устроило, и они охотно стали показывать поврежденную мебель, сломанную дверь и свои царапины и укусы.

— А как она здесь оказалась? — спросил Сергей.

Ему рассказали историю с цепочкой и дали заявление Ларисы. Кольцов прочитал, сложил его и сунул в карман: «Спокойно, ребята, это моя жена. Мы уладим недоразумение». Потом внимательно прочитал второй протокол. Там было написано: «При этом нецензурно выражалась: лохи, чмо и козлы».

— Это твоя недоработка, — Сергей дал Дине прочитать это место.

— Поняла, — с готовностью ответила Дина. — Мы поработаем с речью.

Сергей положил на стол протокол, а сверху — сто долларов.

— Как вам такой обмен?

— Да вы что? — неуверенно сказал один из ментов. — Дело завели, начальство в курсе.

— Ну хорошо, — согласился Сергей. — Дело так дело. Но я могу забрать свою клиентку под залог? — он положил еще одну стодолларовую бумажку.

— Ну да, забирайте, — недружным хором произнесли стражи порядка. Один сходил за Наташкой.

Она вошла, бросилась Дине на шею и заплакала.

— Тебя обижали? — спросила Дина.

— Они сказали: «Сделай минет по-быстрому», козлы.

— Так, — произнес в наступившей тишине Сергей. — Я, как бывший следователь Генеральной прокуратуры, узнал здесь много интересного. Вы прямо как дети, ребята. Какие у вас непосредственные желания.

Он демонстративно положил назад в кошелек обе купюры.

— Протокол используйте по назначению сами. По поводу уголовного дела мы будем общаться только с руководством. Теперь мы в расследовании.

Они вышли, оставив за своей спиной все ту же тупую тишину. Дошли до порога, и Наташка ее нарушила. — Козлы! — звонко прокричала она.

Глава 14

Князев велел Виктории навестить мать. Блондин сказал, что его спугнули, но, возможно, все получилось. По телефону Князеву ответили, что никаких справок о состоянии больных неизвестным людям не дают.

.— Что я ей скажу? — в панике спрашивала Виктория.

— Не исключено, что тебе вообще не придется говорить,— неопределенно ответил он.

Виктория показала охранникам паспорт. Они позвонили дежурной сестре: «К Синельниковой дочь пришла».

Виктория медленно шла по коридору и понимала, что ей совершенно не случайно встречаются врачи, медсестры, санитарки. Все смотрели прямо, не скрываясь, не заботясь о приличиях, и Виктория предпочитала не расшифровывать их взгляды.

«Не ваше дело, придурки». Но в голове был туман, и руки дрожали.

Она открыла дверь палаты. Тамара стояла у окна, спиной к двери. Ее предупредили, и она собиралась с силами перед тем, как Вика войдет. Дочь. В детстве она постоянно пищала по любому поводу: «Мама, скажи им, ну чего они, мам».

— Мама, здравствуй, — произнесла Виктория, и Тамара прислонилась к стене, чтобы не потерять сознание.

— Здравствуй, Вика.

— Я не знаю, что тебе сказать… Я просто пришла повидаться.

Тамара близко подошла к дочери, окинула ее быстрым изголодавшимся взглядом и увидела ее сразу всю: близорукие глаза, детский капризный рот, полноватую фигуру, сутулость, немного неуклюже поставленные ноги, тонкие красивые руки… Сердце не удержалось на своем месте, сдвинулось жарким комом. Тамара обняла дочь, вдыхая ее родной запах и задыхаясь от слез.

Виктория тоже чуть было не заревела в голос, но вспомнила Князева, суд… И проклятую мамину упертость. Одной ногой в могиле, но обязательно надо доказать свою правоту. Она отстранилась и раздраженно спросила:

— Тебе легче будет, если ты нас опозоришь или посадишь?

Тамара устало опустилась на стул.

— Ты действительно ничего не понимаешь? — с тоской осведомилась она. — Извини, Вика, но я не могу в это поверить. Давай пока закончим разговор. Будем считать, что повидались.

— Что ты опять начинаешь, как дура обиженная?

— Ш-ш-ш. Иди. Тому, кто тебя прислал, передай, что я жива.

Наташка сидела на кровати Блондина в трусиках и лифчике и пила шампанское из бутылки. Она в лицах воспроизводила свою победоносную схватку в милиции. В квартиру позвонили. Два звонка — Блондину. Он пошел открывать. На площадке стоял нетрезвый Князь.

— Может, пригласишь, халтурщик несчастный?

— Да я…

— Ладно, не оправдывайся. Отбой пока. Пусти же. Он тяжело прошел в комнату, плюхнулся на стул.

— Выпить есть?

Блондин достал из-под стола начатую бутылку водки.

— Шампанского хочешь отхлебнуть? — гостеприимно предложила Наташка, протягивая бутылку.

Князев только сейчас ее увидел. Он помотал головой, чтобы убедиться, что ему не померещилось. Действительно, сидит на кровати полуголая девчонка, маленькая, светленькая и хорошенькая, как ангел.

Девочку звали Зина Иванова. Биологическая мать каким-то образом родила красивого, нормального ребенка, практически не выходя из состояния опьянения.

Девочке было около года, когда ее просто вышвырнул на мороз очередной сожитель матери. В больнице у нее в крови обнаружили алкоголь. Ее таким образом усыпляли, чтобы не плакала и есть не просила. Она пробыла в доме малютки до трех лет, потом переехала в дошкольный детский дом. К тому времени она уже научилась защищаться: руками, ногами, зубами. Но побеждать тогда, к сожалению, ей удавалось только детей. От воспитателей ей здорово доставалось. И в темной комнате сидела сутками без еды. И следы от ремня часто горели под жесткими колготками. Свидания с Галей стали ее праздниками. Недели не прошло со дня их знакомства, когда она назвала Галю мамой. Та, конечно, ею просто заболела. Она колотилась во все чиновничьи двери, обращалась в суды, правозащитные организации, пыталась поймать какого-нибудь охраняемого депутата. Когда это удавалось, депутат милостиво обещал подумать, «если вы напишете официальное письмо». Галя писала и получала ответ, в котором говорилось, что ее обращение направлено в органы опеки, и больше к этому депутату охрана ее не допускала. Однажды она прочитала в «Литературной газете» очерк «Чужие дети». И на следующий день примчалась к автору, седому усталому мужчине.