Джейн Хичкок - Светские преступления

— А собственно, почему?

— Он обещал обо мне позаботиться…

Миссис Маккласки посмотрела на меня, как на умственно отсталую.

— Вы же не ребенок!

— Нейт уверял, что мне не о чем беспокоиться.

— Ах Нейт! — Она кивнула. — Нейт Натаниель, специалист по выкручиванию рук. Мне уже приходилось с ним сталкиваться. Видите ли, такого рода контракт обычно составляется с целью уберечь имущество от разбазаривания. К примеру, некто со слабым здоровьем женится на подозрительной особе, и, чтобы помешать совершить преступление…

— Или, наоборот, помочь… — перебила я.

— Бывает всякое, — засмеялась миссис Маккласки. — Подведем итоги: брачный контракт был составлен без малейшего изъяна — это раз; к нему прилагался полный список имущества будущего супруга, и вы были в курсе того, что он весьма состоятелен, — это два; вы добровольно, без малейшего нажима подписали контракт — это три. Этот документ является приоритетным по отношению к любому другому за исключением завещания, если таковое идет с ним вразрез. Как мы знаем, у вас не тот случай. Контракт вступит в действие в принудительном порядке с того самого дня, как вступит в силу завещание. К тому же, миссис Слейтер, в нем оговаривается сумма в миллион долларов, на которую вы имеете право. Поверьте, нет такого судьи, который счел бы вас полностью обобранной. Им что ни день приходится иметь дело с людьми, по-настоящему оставленными без копейки. У вас ведь нет детей?

— Нет. Я хотела, но… прошу, не будем в это углубляться! Люциус не был бездетным, у него сын от первого брака. Они никогда не ладили. Он оставил сыну меньше половины.

— Вы можете оспорить контракт, миссис Слейтер, но, если вас интересует мое мнение, выиграть вы не можете. Нейт Натаниель ставит точки над i не единожды, а дважды — для верности. Судебный процесс съест ваш миллион в два счета. Поскольку жизнь полна сюрпризов, я не стану отговаривать вас от этой затеи. Если хотите, используйте свой шанс, но учтите: у ответчицы будет не в пример больше денег на борьбу с вами. На вашем месте я востребовала бы свой миллион и забыла всю эту историю.

— Проблема в том, что этот миллион мне уже не принадлежит. Я дала обязательство на эту сумму Муниципальному музею. Придется платить.

— Почему это придется?

— Потому что это долг чести.

— Честь в наши дни — понятие растяжимое.

— Только не для меня.

— Вот как? — Миссис Маккласки одобрительно кивнула. — Восхищаюсь вашим благородством, миссис Слейтер, но увы, суд не примет его в расчет.

Три дальнейшие консультации с другими опытными адвокатами убедили меня в том, что миссис Маккласки права; завещания мне не оспорить. Только один из них, знаменитая ищейка с большими связями, сгоряча пообещал отсудить дополнительные пятьдесят тысяч, но уже на другой день пошел на попятную, сказав, что не может гарантировать даже этого. Когда на прощание он обратился ко мне с просьбой выпустить пресс-релиз о наших с ним встречах, я пригрозила, что подам в суд, если он посмеет сделать это.

Мысль о том, что Моника заграбастает все, не давала мне покоя. Остался Люциус-младший, моя последняя надежда. Как единственный сын и прямой наследник, он был наилучшим кандидатом в истцы. Вот только я понятия не имела, как он настроен, поэтому как-то утром отправилась в «Сьюард», захудалый отель на Мэдисон-авеню, где они с Ребеккой всегда останавливались из-за сравнительной дешевизны (на приглашение пожить у меня в квартире Люциус-младший ответил отказом — он не бывал там даже при жизни отца).

Номер находился на пятом этаже и был не очень уютным. Поскольку окна выходили на проезжую часть, там было еще и шумно. Стены, за давностью лет из белых ставшие серыми, служили унылым фоном для двух старомодных окон с линялыми ситцевыми занавесками. Ровное гудение ползущего по улице транспорта то и дело перемежалось пронзительными гудками и воем сирен.

Я выехала рано и застала Люциуса еще в халате, за кофе и утренней газетой. Он сообщил, что Ребекка сейчас на пробежке в Центральном парке, и был поначалу так сконфужен, что налил мне кофе в уже использованную (предположительно женой) чашку.

Я во всех подробностях объяснила Люциусу ситуацию и попросила выдвинуть иск против Моники. Он слушал вполуха и все время бросал взгляды в сторону отложенной газеты. Я упорно настаивала на своем, но чем дольше говорила, тем яснее видела: Люциус-младший смирился с тем, что большая часть состояния отца уплывет в руки авантюристки.

— Это все было подстроено, — сказала я наконец. — Моника уговорила твоего отца изменить завещание, а потом намеренно возбудила его так, что у него не выдержало сердце. Она прекрасно знала состояние его здоровья! Люциус! Даже если тебе нет дела до денег, неужели тебе безразлично, как умер отец?

Было заметно, что он сидит как на иголках. Он крошил тост и всем видом показывал, что хочет закончить разговор как можно скорее. На мой вопрос он буркнул:

— Мне все равно.

Наступила пауза. Люциус сунул в рот кусок тоста, пожевал, с трудом проглотил и запил холодными остатками кофе.

— Я потерял отца задолго до его смерти, — сказал он. — Если он хотел, чтобы все это досталось ей… что ж, пусть достается.

— Даже если его смерть — дело ее рук?!

— Ее рук? — Он склонил голову и посмотрел на меня с сомнением. — У отца было слабое сердце.

— И она это знала!

Мой испытующий взгляд натолкнулся на его равнодушные глаза. Неуклюжий, неухоженный мужчина поднялся, запахивая халат, и пошел к двери. Это был прозрачный намек. Я вдруг сообразила, что он опять заикается — привычка, исчезнувшая со смертью отца.

— Мы с Б-бекки собираемся вернуться во Ф-флориду. Держи меня в ку-ку-ку… короче, пиши!

Он открыл для меня дверь в узкий, цвета плесени коридор, и по его взгляду, по всей позе я поняла, что для него эта история уже закончилась. Я надеялась, что местью нелюбимого сына против деспотичного отца станет судебный иск, но он отомстил более жестоко. Ему было глубоко плевать, убит его отец или умер естественной смертью, главное было то, что он в могиле и больше не вмешивается в его жизнь.

Пришлось со смирением принять тот факт, что иск от моего имени обойдется слишком дорого. У меня было время поразмыслить, прикинуть и оценить истинные размеры случившегося. Я начала сомневаться в том, что раньше казалось само собой разумеющимся. Возможно ли, что Люциус всю жизнь скрывал от меня свое истинное лицо? Или я каким-то образом сама навлекла на себя беду? Я не замечала его недовольства и тем самым мостила для Моники дорогу в его постель?