Яна Розова - Скелет в шкафу художника

Костров держал в правой руке шприц, а в левой — ватку, смоченную в спирте. Его глаза бегали.

— Варенька, поднимите рукавчик халатика. Сейчас вам станет легче, и мы продолжим разговор.

— Хорошо, — сказала я.

Глава 20

Довольно интересно наблюдать за человеком, который думает, что сейчас тебя убьет. Костров действовал размеренно и аккуратно. Интересно, где он задумал спрятать мой труп?

Я села к его столу, подняла рукавчик халатика, положила ручку на столешницу. Костров склонился над моей веной. Решив, что достаточно наигралась, я сделала два быстрых и точных движения: схватила двумя руками правую кисть Кострова и двинула ногой ему в пах.

Он взвыл и скрючился, шприц плавно перешел ко мне. Ну, никогда приемчик не подводит! Даже стыдно его использовать так часто. Пока доктор корчился, снова оказавшись на полу, я связала ему руки и ноги своим поясом от халата и своей косынкой, которую меня заставляли надевать в процедурном кабинете. Традиция у них такая. Хорошая традиция, сгодилась в хозяйстве!

Я приставила к горлу доктора шприц и потребовала в третий раз:

— Говори, гнида!

— Ох… Да… Варя, зачем так!

— Ну, — я чуть уколола его кончиком иглы.

— Не надо!!! — заорал он неожиданно громко. Да уж, «обезболивающее»! — Варя, я лгал тебе, но сейчас все скажу! Только не заявляй в милицию! Мне тогда конец! Моему методу конец, моей карьере конец, всему, чем я живу последние годы. Прошу тебя, обещай!

— Ты о карьере думаешь, убийца? Что это у тебя в шприце?

— Сильнодействующий наркотик, — ответил он хрипло. — В больших дозах вызывает паралич всех мышц, в том числе и сердечной.

— Чудесно! — прокомментировала я насмешливо. — Давай, выкладывай правду. А то твоя сердечная мышца точно будет парализована.

— Ладно, ладно… слушай!

Я немного отодвинулась от доктора и помогла ему сесть. Он смотрел в пол, собираясь со словами, а может, и выдумывая на скорую руку новую безопасную для себя версию.

— Да, это я ее убил. Так уж вышло… Сначала я не хотел: влюбился и мечтал о совместной жизни. Глупо! Ты знаешь, Варя, кто моя жена? Прокурор! Можно ли безнаказанно развестись с прокурором? Сама понимаешь, мне бы в Гродине места стало мало. Но все это были мелочи, пока Риточка не забеременела. Аборт делать она отказалась. А вскоре увидела пятно на картине и стала шантажировать меня: либо я женюсь на ней, либо она пойдет в милицию. Пятно стереть я уже не мог. Не заметил его — все пестрое такое и цвета от красного — к бордовому! Картину из кабинета, уже с кровью, я передал на выставку, и она была там. Все посетители видели картину именно с пятном, оно казалось им лишь элементом композиции. То, что это именно кровь, понять невозможно, ты сама видишь! Только на специальных приборах могут увидеть эксперты… А Риточка увидела пятно и сразу все поняла. К тому же вышел каталог моего собрания картин с репродукциями, и снимок с картины Риты сделан был тоже с пятном. Печать высококлассная, на дефект типографии не свалить. А все уже увидели новую работу Садковой и о ней заговорили. Я испугался, что если сотру пятно, то все заметят, что композиция изменилась, начнут сравнивать с изображением в каталоге и догадаются обо всем. У страха глаза велики! — Костров поморщился, будто у него резко заболели все зубы. — Надо было после всего избавиться от картины, уничтожить ее, но я не смог! Глупо: художницу убить смог, а ее произведение уничтожить — рука не поднялась. Я коллекционер! Оставил висеть здесь, в своем кабинете… Якобы дорога она мне как память!

— Врешь ты, — с опозданием вклинилась я.

— Нет, не вру!

— Мама не могла тебя шантажировать! Исключено. Она была слишком порядочным человеком, да и слишком уж в небесах витала. Не в ее характере действовать так расчетливо.

— Ну, хорошо, — вздохнул он. — Хорошо. Только никому не говори всего! Конечно, ты права, Риточка была просто невозможно порядочной. В этом причина несчастья. Я много рассказывал ей в тот период, когда она лечилась у меня, о своем методе катарсиса. Только продвигал его и мне нужны были все новые подтверждения успешности применения метода. Сначала все шло гладко, как по маслу. Трое больных подряд сразу почувствовали облегчение. Я кинулся трезвонить во все медицинские журналы, стал готовиться к выступлению на международном психиатрическом форуме в Копенгагене, в общем… И надо же было такому случиться, что сразу после возвращения из Копенгагена происходит дикий случай! Один больной разрезает себе живот прямо в моем кабинете! Это видела только одна пациентка. К моему счастью, она время от времени страдала приступами белой горячки и много чего видела необыкновенного. Я быстро отвел ее в палату, сказал, что у нее приступ белой горячки, созвал толпу врачей, ушел к себе и занялся своим кабинетом. Труп упрятал в шкаф, кровь замыл, благо раковина есть в кабинете. Мыл своим халатом! Ужас что было. Я так испугался, что наделал массу глупостей. Ну что мне стоило просто вычеркнуть из истории болезни самоубийцы свой метод лечения! Труп бы передал в морг! Чего только с больными у нас не бывает! Что же, он первый себя убил в больнице? Напугал меня и сбил с толку страшный способ самоубийства, то, как носился он по кабинету, уже умирая, как разматывал кишки… Кричал… Господи, до сих пор перед глазами эта картинка стоит! А когда я уже вывез труп и закопал, то понял, что теперь получается, что я совершил преступление. Понимаешь?

Он посмотрел мне в глаза измученным взглядом, и я поняла, что нелегко дался ему рассказ.

— Давайте, говорите до конца, — велела я жестко. Речь идет о маме, все остальное — неважно!

— Теперь все расскажу. Риточка все о методе катарсиса знала. Только на ней я его не применял. Ей вообще ни к чему было лечиться. Ее проблемы не от расстройства психики, а от особого устройства души. Она была ранимая, чуткая, жила, реагируя на все вокруг, будто нет на ней кожи, будто все нервы оголены! Я только успокаивал ее словами и немного легкими препаратами и давал возможность спокойно работать. Она увидела свою абстрактную композицию на выставке, в музее изобразительных искусств. Рита поняла, что это кровь по цвету, по консистенции, но скорее все-таки интуитивно, и сразу спросила, чья это кровь? Я попытался солгать ей, сказать, что сам как-то палец поранил, текла кровь, пошатнулся, облокотился о картину… Она почувствовала ложь. И прямо спросила: это кто-то из пациентов? Оказывается, Рите успела натрепать эта алкоголичка Анна Владимировна! Мы вернулись сюда. Я признался, она плакала, я стал каяться во всем, вызывая ее жалость, пытаясь выиграть время. Я любил ее, но еще больше я любил свою работу и свой метод! Она обязательно бы рассказала все в милиции. Мне удалось убедить Риточку, что я очень переживаю, что готов похоронить всю карьеру из-за одного глупого случая, что на кону вся моя жизнь. И она поверила мне. Пожалела меня. Сказала, что ничего, так бывает, это — несчастный случай, и все будет хорошо. Я буду работать над своим методом, и когда-нибудь он станет спасать жизнь людям, а она родит нашего ребенка, и мы будем счастливы.