Кристин Сэлингер - Отчаянная и нежная (Косвенные улики)

Удивление в ее глазах чуть не заставило его расхохотаться. Он мысленно похлопал себя по плечу за удачную стратегию.

— А вы думали, я приготовил вам обед и разделил его с вами, чтобы, воспользовавшись моментом, соблазнить вас? — Он шумно вздохнул и потряс головой. — Милли, я убит! Я совершенно раздавлен!

Она рассмеялась, не отнимая руки.

— Знаете, Найт, иногда я почти люблю вас. Но только почти!

— Вот увидите, еще несколько шагов — и вы будете от меня без ума. — Он привлек ее поближе, и возникшее напряжение отразилось в его голосе. — Если бы я еще позаботился сделать десерт, вы бы на меня молились.

— О-о, вы упустили шанс, — весело парировала она. — Все знают, что после десерта во мне просыпаются первобытные инстинкты.

— Будьте спокойны, я это запомню. — Он поцеловал ее, чуть касаясь губ, видя ее светлую улыбку и чувствуя, что сердце у него тает.

— Теперь уже поздно. — Камилла уперлась рукой ему в грудь, уверяя себя, что надо кончать эту комедию, потому что она уже ног под собой не чуяла. — Спасибо за угощение!

— На здоровье.

Он продолжал пристально смотреть на нее, прищурив глаза, словно видел ее насквозь. Что-то между ними происходило, а что — он не мог понять.

— Я вижу в ваших глазах нечто.

— Что? — нервно отозвалась она.

— Не знаю. — Он говорил медленно, как бы взвешивал каждое слово. — Иногда я вижу это совершенно отчетливо. И тогда спрашиваю себя, где мы находимся. И куда идем.

У нее перехватило дыхание. Она попыталась вздохнуть.

— Вы идете домой, вот куда.

— Да. Сию минуту. Так легко сказать вам, что вы прекрасны, — пробормотал он, словно говоря с самим собой. — Вы, должно быть, так часто это слышали. И эти слова слишком поверхностны, чтобы что-то значить для вас. Но я чувствую: есть еще нечто. — Очень осторожно он привлек ее ближе. — Нечто внутри вас, Камилла. Нечто, до чего я не могу добраться.

— Ничего там нет. Вы гоняетесь за призраками, и только.

— Нет, есть. — Он медленно поднял руки к ее щекам. — Здесь-то и возникает проблема.

— Какая проблема?

— Поймать это нечто.

Он прижался ртом к ее губам и нежно поцеловал. Все ее тело затрепетало. Это было не просто желание, это было что-то опустошающее. Поцелуй проникал в нее все глубже и глубже, заливая ее эмоциями, от которых у нее не было защиты. Его чувства явно одерживали верх на поле боя. Никуда не денешься, уныло подумала она, услышав собственный стон, сдавленный и безнадежный.

Теперь она уже не чувствовала себя такой защищенной перед ним. Она могла снова и снова твердить себе, что не хочет и не может влюбиться в человека, которого почти не знает. Но теперь эти соображения казались ей смешными. Она чувствовала, что в ней пробуждается нечто. И это нечто было больше, чем сердечное тепло.

Для Айвора это было тоже неожиданным открытием. Он вдруг понял, что женщина — эта женщина — может смутить его ум, разбить его сердце и оставить его совершенно беззащитным.

— Я кажется, теряю почву под ногами. — Он отодвинулся от нее, но по-прежнему крепко держал ее за плечи. — И теряю очень быстро.

— Ну, это зря… — Ответ был беспомощным, но лучшего она не смогла придумать.

— Вы так считаете? — Они оба напряглись и отступили друг от друга. — Я раньше ничего похожего не испытывал. И это плохо, — сказал он, когда она отвернулась.

— Я знаю. Я тоже… — Камилла схватилась за спинку стула, где висел ее блейзер. Символ долга, подумала она. И самообладания, которое она теряла на глазах. — Айвор, — взмолилась Камилла, — мне кажется, мы зашли дальше, чем могли себе позволить.

— А может быть, мы слишком долго плыли в стоячей воде?

Она боялась своей готовности утонуть, причем вполне добровольно и даже охотно.

— Я не допускаю, чтобы личные дела смешивались с работой. Если мы не сможем от этого удержаться, подумайте о работе с кем-нибудь другим.

— Мы с вами прекрасно сработались, — возразил он. — И не придумывайте убогие извинения только потому, что не желаете посмотреть правде в лицо.

— Я больше ничего не могу придумать, — сказала она жалобно. Костяшки пальцев, которыми она впилась в спинку стула, побелели. — И это не извинения, это причина. Вы хотите, чтобы я сказала, что вы меня пугаете? Хорошо, я скажу: вы меня пугаете. Все это меня пугает. А зачем вам партнерша, которая не может сосредоточиться, потому что нервничает из-за вас?

— Может быть, такая партнерша меня больше устраивает, чем другая, которая сосредоточивается так сильно, что с ней трудно говорить как с человеком.

Она, кажется, больше не собиралась отталкивать его. Будь он проклят, если позволит ей сделать это!

— Не говорите мне, что вы не можете работать на два фронта, Милли, или что не можете функционировать в качестве копа, если у вас появляются проблемы в сфере эмоций.

— Может, я просто не хочу работать с вами.

— Чепуха. Вы обязаны работать со мной по приказу. И вы не посмеете отказаться искать Рут только потому, что запутались в собственных чувствах.

— Я думаю о Рут и о том, что для нее будет лучше.

— Откуда вы это знаете, черт побери? — взорвался он, и не без причины. Он был на волосок от того, чтобы влюбиться в женщину, которая хладнокровно отказывалась иметь с ним дело в любой области. Он отчаянно пытался найти несчастную девочку, а его помощница угрожала бросить поиски. — Как вы можете судить о том, что для нее лучше? Вы зашорены своими правилами и процедурами так, что ничего не можете чувствовать. Нет, скорее, не хотите. Вы рискуете своей жизнью, да, но от эмоций вас защищает полицейский значок. У вас все так продумано, Камилла, не правда ли? А там — несчастная испуганная девочка, но для вас это совсем другой случай, совсем другая работа!..

— Не смейте рассуждать обо мне таким образом! — Она в сердцах толкнула стул, так что тот отлетел в сторону. — Не смейте оценивать мои мысли и поступки! Вы не знаете, что у меня в душе. Думаете, вы понимаете Рут или одну из тех девиц, с которыми беседовали сегодня? Вы прошлись по убежищам и притонам и теперь считаете, что вы знаете, в чем их проблемы?

Ее глаза заблестели, но не от слез, а от ярости, столь сильной, что ему оставалось только покорно переждать этот взрыв.

— Я знаю, многие дети нуждаются в помощи, но она не всегда приходит вовремя, — пробормотал он.

— О, это так легко в теории! — продолжала Камилла с сарказмом, шагая по комнате. — Подписать чек, принять законопроект, произнести спич. Это так необременительно! Вы не представляете, что значит быть одинокой, испуганной или втянутой в эту адскую мясорубку, куда попадают бездомные дети. Я имела дело с этой мясорубкой, так что не рассказывайте мне, что я чувствую, а чего не чувствую. Я знаю, до чего нужно довести человека, чтобы он бежал, хотя бежать некуда. И я знаю, каково быть пойманным, возвращенным назад, беспомощным, униженным и оскорбленным. Я знаю достаточно. И я знаю, что у Рут есть любящая семья и мы вернем ее туда. Обязательно вернем и не дадим ей скатиться на дно. Так что не говорите мне, что она особый случай. Они все особые.