Дмитрий Вересов - Аслан и Людмила

— Мальчишка! — услышал юноша княжеский голос. — Я подарил тебе жизнь, вместо того, чтобы кинуть твое дохлое тело шакалам. Так-то ты платишь за доброту! Но ты оказался слишком глуп и самоуверен! Отрезать голову моей красавице-жене?! Второй раз ты не будешь прощен!..

Аслан понял, что почва ускользает из-под его ног. Где-то он здорово ошибся, раз Давлет-хан ведет себя подобным образом. В чем же его ошибка? Самое главное, что времени на поиск просчета у него уже не было. До смерти оставались считанные мгновения…

В этот момент, когда весь мир, словно затаился, заткнув уши перед выстрелом, отворилось окно на втором этаже, и послышался красивый и властный одновременно женский голос:

— Кто говорил про жену Давлет-хана?

Аслан увидел в окне лицо царственной красоты, немолодое, но отразившее в себе прожитые годы только в самом прекрасном — едва заметную печаль в уголках глаз, тень невеселых раздумий на лбу и добрые чувства, отпечатавшиеся на губах.

— Мне послышалось, что торговались из-за моей отрезанной головы? — спросила она и так посмотрела на Аслана Мидоева, что он, рискуя быть подстреленным первой же пулей, остановил ходившего под ним коня.

— Дукха йехийла хьо! Живи долго! — сказал Аслан, пораженный не своей, еще не до конца осознанной ошибкой, но взрослой красотой этой женщины. — Клянусь тебе, йоккха стаг, прекраснейшая из всех женщин, что ни один волос не упадет с твоей головы! Прости, что потревожили твой покой…

— Как зовут тебя, юноша? — она улыбнулась ему, и Аслан понял, что под покровом ее улыбки с ним ничего не случится.

— Аслан Мидоев, — он спрыгнул с коня и поклонился ей.

Если бы она сейчас велела, он бы рассек себя кинжалом, кинулся в пропасть, сжег бы себя на костре, но она только улыбалась.

— Ты хотел получить за меня выкуп?

— Нет, йоккха- стаг, я хотел получить плату за коня, — ответил юноша, — за тебя невозможно получить выкуп. Во всей России, на всем белом свете не найдется сокровищ, чтобы заплатить за одну твою улыбку…

Она рассмеялась и подарила ему еще один из своих взглядов. Сколько их было у нее, необыкновенных, неповторимых?

— Значит, ты готов выполнить мое небольшое поручение? — спросила жена Давлет-хана.

— Да я готов… — поспешил ударить себя в грудь кулаком Аслан, но она прервала его останавливающим движением руки.

— Дело в том, что у нас пропала гувернантка-француженка, воспитательница моих сыновей. Аслан, помоги нам разыскать ее. Поможешь?

— Я сейчас же поеду на поиски и к вечеру привезу ее живой и невредимой.

— Спасибо тебе, добрый юноша, — она наклонилась над подоконником. — Ты где, дорогой?

— Я здесь, моя дорогая, — Давлет-хан вышел из-за колонны и задрал вверх голову, становясь похожим на пьющую птицу.

— Пожалуйста, заплати юноше за коня, сколько он попросит. Ради меня. Хорошо? Или я неправильно поняла возникшее между вами недоразумение? Может, ты от меня что-то скрываешь, дорогой?..

Давлет-хан даже подпрыгнул и заходил кругами под ее окном, как конь Аслана. Он был согласен на любые условия, только бы не продолжать этот почему-то очень пугавший его разговор.

Всю дорогу до усадьбы Давлет-хана и обратный путь в родной аул Дойзал-юрт Аслан удивлялся этим людям. Удивлялся этой чужеземке, которая задрожала от ужаса, когда он вошел опять в пещеру, а по дороге к своим хозяевам страстно прижалась всем телом к юноше и что-то нежно шептала ему. Удивлялся он и чеченскому князю, который, видимо, не уважал и не любил свою жену и в то же время трепетал перед ней, как жалкий раб. Но больше всего он удивлялся этой женщине. Что в ней было удивительного? Все…

Он пожимал плечами, вспоминая движение ее руки, поворот головы. А чтобы вспомнить ее глаза, он смотрел на перстень с огромным темным агатом, ее подарок за «найденную» гувернантку.

2003 год. Московское море

Гражданин Аслан Гешаев был человеком мрачным. Но никто не смог бы точно сказать отчего. От умудренностью жизнью, от ноющего шрама под лопаткой или от того, что Сатурн при его рождении был в соединении с Солнцем. Он не считал себя молодым. Иногда он даже считал себя старым. И в тайне ужасался. Ему тридцать. Это конец. Или, во всяком случае, начало конца. Куда ушла жизнь? Почему все тело болит, а лицо чернее тучи?

По утрам в ванной он не любил смотреть на себя в зеркало. Поэтому брился редко. А когда не брился несколько дней, то смотреть не хотелось вовсе. Это был замкнутый круг.

Ему казалось, что нет на свете ничего, что заставило бы его искренне радоваться. Или это ему именно сегодня так казалось? На него иногда накатывало. Потом отпускало. Но попадаться ему на глаза в этом настроении лучше не стоило. На его внешние реакции полагаться было делом совершенно бесполезным. Обычно он был невозмутим, как индейский вождь. Мог полчаса слушать чей-нибудь бред, а потом просто бросить что-нибудь вроде «расстрелять». Конечно, в эмоциональном смысле.

Родился он в Грозном. Такую вот шутку сыграла с ним судьба. А ведь мог, наверно, родиться где-нибудь в другом месте, где жизнь на ближайшие лет пятьдесят никаким изменениям бы не подлежала. Но судьба есть судьба.

Был он старшим сыном в семье. Успел школу закончить, пару лет поработать на нефтезаводе… И тут началась война. Родителей, людей пожилых, и братишку Зелимхана удалось переправить к родственникам в Дагестан. А самому пришлось остаться и воевать. Ему тогда только-только исполнился двадцать один год…

Он вернулся с войны после ранения. И больше не хотел туда возвращаться. А что он умел еще делать?.. Дядя Вахид взял его работать к себе. А он торговал. Всем, чем только выгодно. И поставил на передний край Аслана. После крайне опасных историй Аслан на наркотиках не работал. У него было новое занятие — контрабанда. И велась маломальская торговля в Москве. Дела шли неплохо.

Темперамент у Аслана, говорят, был. Когда-то. И кое-кто даже мог это подтвердить. Но вот только вспышки этого темперамента уже давно обросли легендами. То ли просто с годами он стал мудрее. То ли после ранения в привычку вошло беречься. Ведь целых полгода, вместо привычных резких поворотов и громких рыков, ему приходилось поворачиваться осторожненько, и отвечать тихо. Дыхания из-за простреленного легкого не хватало. Он и не ожидал, что это будет иметь такой эффект. Теперь соотечественники, в пылу эмоций машущие друг у друга перед носом руками, затихали, когда он начинал говорить тихим и чуть хрипловатым голосом. Видимо все чувствовали, что сила — это спокойствие. А быть сильным — единственное, к чему он сознательно стремился с тех самых пор, как себя помнил.