Иосиф Гольман - И весь ее джаз…

Танечка – вовсе не собираясь никого смешить – очень смешно рассказывала, как его выбирала. Папа спросил: «Какую тебе машину, солнышко?» Танечка ответила: «Серенькую». Теперь жалуется на трудности с парковкой, говорит, надо было сказать – коротенькую.

Лазуткина не только «клавиши» полноразмерные привозит. Еще и весь их пока небольшой «аппарат». Небольшой, но очень крутой. Активная колонка со множеством входов и выходов имеет очень прикольный опцион: труба с разнонаправленными динамиками (нормально охватывающими зал до сотни слушателей) выдвигается как перископ на два с лишним метра. В итоге звук прекрасный, а музыканты могут находиться в любом месте сцены и зала, не вызывая жуткого паразитного фона.

Таких колонок у Таньки две. Тоже папа подарил. Плюс – микшерный пульт на шестнадцать входов. Этого достаточно для всего: гитар, пианино, вокальных микрофонов. Ударной установки пока нет, как и ударника. Слишком хлопотно.

Мониторов для инструменталистов, позволяющих им слышать свою собственную игру, тоже пока нет. И, к сожалению, это не единственная засада «Mashka-Band».

Та же Танечка месяц назад – перед самым отчетным концертом – отвалила на какой-то буржуйский курорт. Внезапно, разумеется. Объяснила, что неудобно отказывать папе, у которого случился непредвиденный отпуск.

Конечно, неудобно. После всех «мерседесов», курцвейлей и колонок, похожих на перископ атомной субмарины.

А оставшимся удобно оказаться без пианистки и аппаратуры разом? И никому не пожалуешься.

Пошли дальше.

Бас-гитарист, Володя Семенов, просто лапочка. Играет не очень, хотя старается. Его пока не берут в серьезные составы. И хотя Машка замечательно относится к этому парню, но в глубине души желает, чтобы и дальше не брали. Иначе искать ей нового басиста.

Гитарист, Коля Волков, у нее реально хороший. Но надолго ли? Откровенно интересуется Машкиными немузыкальными достоинствами, а Машка, при всей своей любви к музыке, не готова таким образом организовывать гонорарный фонд.

Значит, одно из двух: либо команда начнет играть и зарабатывать, либо Коля уйдет искать лучшую долю, во всех смыслах.

И, наконец, вокал.

Самый деликатный вопрос. Она же сама вокалистка. Это и есть корень преткновения всех талантливых людей, волею случая ставших администраторами. Продвигать только себя единственную – увеличить риски для всего коллектива. Искать таланты ярче своего – ах как это отвратительно сознавать.

Наступив на горло собственной песне – опять в прямом смысле слова, – Машка пригласила Валечку Толоконникову с третьего курса.

Это – что-то!

Представьте себе русскую красавицу, не очень высокую, не худенькую, с русой, естественно, косой до пояса и аккуратной головкой с прямым пробором. Щечки розовые, круглые, носик курносый, глазки голубые. Ни одного отступления от стандарта, кроме отсутствия сарафана и кокошника.

И вот выходит это чудо на сцену, берет микрофон, приоткрывает свои алые губки… и наверняка половина великих негров из Нового Орлеана вертятся в гробах, как пропеллеры! Хриплый, как будто прокуренный, бас (притом что девушка не курит вообще), невероятные, низкие обертоны и сумасшедший, мгновенно заводящий зал драйв!

Как говорится, наличие большого таланта в этом невысоком человеке – медицинский факт. Но не только талант присутствовал в Валечке Толоконниковой. В ее обыденной жизни имела место та же безумная страсть, что и в ее вокале. Если человек был ей симпатичен, то сразу определялся гениальным или, как минимум, неповторимым. Если же нет, то имелись иные определения. Для мужчин начальная степень неодобрения была – мудень в штанах. Для женщин, минимально жесткое – сука тупая.

Кстати, высшее одобрение девушка также отмечала двумя нелитованными терминами: …здато и невъ…бенно.

Все это Машка мысленно вспомнила вовсе не для того, чтобы унизить вокалистку-соперницу, а для того, чтобы лишний раз посочувствовать себе, музыкальному руководителю и идеологу «Mashka-Band». Ведь нужно будет и концерты проводить, и следить за тем, чтобы восторженные почитатели Валечкиных вокальных способностей не нарвались на ее способности вербальные.

Но – хватит о грустном. Потому что, похоже, счастье постучалось в ее двери. Тьфу-тьфу, чтоб не спугнуть.

И опять это мистически связано с ее бывшим преподавателем, Ефимом Аркадьевичем. В свое время он, будем называть вещи своими именами, спас ее сестру Женьку. И, что мелочи по сравнению с первым, – дал возможность Ежковой получить диплом маркетолога и рекламиста.

Теперь же он легким мановением пухлой и не сильно мускулистой руки с «Ролексом» последовательно решил целый ряд нерешаемых проблем. С репетиционной базой, с недостающей аппаратурой и, главное… с оплачиваемыми концертами!!!

Его логика была проста и понятна, а счастье заключалось в том, что, осчастливливая Машку, он попутно решал собственные бизнес-задачи. Это делало совместное будущее предсказуемым.

Итак, чем занимался ее препод?

Разыскивал по городам и весям очень талантливых и очень непризнанных художников. Эта задача, как оказалось, была несложной. В городах и особенно в весях – кстати, что это такое? – таланты ходили стаями. Причем практически все – непризнанные.

Дальше было самое трудное: определить, кто из этих непризнанных в принципе промотируем. Береславский, как нормальный ученый, даже выделил и классифицировал признаки этой промотируемости.

Талант – один из них, самый банальный.

Кроме него, имелось еще не менее десятка. Например, задел готовых работ. Все просто, как в его лекциях по маркетингу. Скажем, выкупил Береславский у художника десять работ. И потом вложил в раскрутку (художника и его работ) миллион рублей. Итого в начале бизнеса на одну картину пришлось сто тысяч рублей накладных расходов. Хреновое начало.

А вот если выкупил сто картин? Уже по десять тысяч накладных.

Кроме экономических критериев, были и общечеловеческие. Ведь что получалось: художник за свой труд имел немного, особенно на старте раскрутки. Примерно столько же имел Береславский (в лучшем случае), все остальное уходило на рекламу, пиар и арт-технологии (оцифровать картины, каталогизировать, нанять искусствоведов, напечатать принты, организовать выставки и продажу работ). Обычно же Ефим Аркадьевич в этот период только тратил, хотя категорически возражал, когда кто-то называл его меценатом.

– Я не меценат! – обиженно орал он. – Я – акула капитализма! Я еще заработаю на этих картинах свои миллионы!

При этом он был наполовину прав. Капитализм здесь, несомненно, присутствовал: чем больше «раскручивал» Береславский очередного художника, тем сильнее дорожали залежи картин на его складе. Во всем этом было лишь одно «но» – подобный бизнес не предполагал быстрых денег.