Песня смерти и крови (СИ) - "Sininen Lintu"

— Двоих людей порвали на куски звери, а ты собрался с ружьецом против бешеного медведя?! Ты хочешь оставить Коннора и Кэрри без отца?!

— Да какого хрена должно со мной случиться, Тина?! Это всего лишь животное! И оно бессильно против пули!

Коннор посильнее хлопнул дверью. Родительские голоса тут же смолкли. Как будто можно было вообще скрыть этот скандал, когда его отголоски были слышны ещё до того, как кто-нибудь заходил в дом.

Мать высунулась из кухни.

— Ты уже дома? — она явно плакала, глаза у неё были уже сухие, но покрасневшие. — Разве сегодня не поздняя смена?

— Не в будни, — отозвался Коннор, вытирая кроссовки о коврик перед дверью.

Он давно не обижался, что родители не помнят его расписание. По большей части, когда он возвращался с работы или после тренировки, их уже не было дома вообще. Сегодня, видимо, у них обоих совпала дневная смена.

Что ж, значит, в доме тихо не будет. А ему нужно подготовиться к тесту по тригонометрии и всё же закончить эссе. И посмотреть сайт конкурса, о котором говорила Хизер. Возможно, попробовать заполнить форму участия, ведь документ с эссе прекрасно лежит у него в папке «Учеба» на рабочем столе ноутбука и ждет своего часа.

Родители будут ссориться, ссориться и ссориться, пока им не надоест. А мириться уже не станут. Просто утром сделают вид, что ничего не было. Разве нормально ложиться спать, не помирившись?

— На ужин была курица и картофель, я оставила тебе порцию, — мать вышла в гостиную, скрестила руки на груди. — Завтра мы с отцом работаем, постарайся не возвращаться поздно. Ты же знаешь, что творится в городе.

— Думаю, медведь вряд ли захочет напасть на мою машину, она так ворчит и барахлит, что напугает любого, — Коннор поцеловал её в щеку и направился к лестнице. — Я поел в перерыв, так что не голоден, возьму ланч завтра с собой в школу.

— Он будет холодный.

— Да и хрен с ним.

— Откуда у тебя синяк?

— Мячом по лицу прилетело, мам. Всё нормально.

Он чувствовал, как мать изо всех сил старается делать вид, что всё в порядке. Бережет его и Кэрол, которая наверняка и так всё слышала, от семейных скандалов и от вязкого, холодного ощущения, что, если бы не дети, Тина и Бен Дугласы давно бы развелись. Когда-то, возможно, они любили друг друга, и были счастливы, и занимались сексом на супружеской кровати чаще, чем раз в полгода, и дольше, чем на десять минут, и ходили вместе в церковь… ну, теперь у них в основном не было времени на проповеди. Когда-то, возможно, они просто свернули не туда и пришли к извечным ссорам и недопониманию.

Когда-то.

Коннор слышал, как отец прошел через гостиную на улицу, чтобы покурить, и мог представить, как он затягивается сигаретой, и кончик её алеет в темноте, а Криспи устраивается у его ног, глядя на двор и на улицу. И это кажется мирной картиной, но Коннору известно, что всегда скрывалось за родительскими ссорами.

Молчание.

Трещина, ширившаяся с каждым днём.

Ну и… что ж, кажется, наступить на горло собственной песне и попросить отца глянуть его внезапно начавшую барахлить машину не судьба. Как-нибудь потом.

За дверью спальни Кэрол раздавались всхлипы. Она стала слишком часто реветь, и Коннору это не нравилось. Но и лезть к ней, если она не хочет разговаривать, он тоже не собирался.

Всё его тело требовало, чтобы он просто упал в кровать и заснул. Но Коннор не мог позволить себе просто уснуть. Не сейчас, не в последний год, когда решалось всё.

Он успел доделать задание по «Основам демократии», пока в кинотеатре было небольшое затишье, но тригонометрия и эссе никуда не делись. Коннор зевнул, включил ноутбук и принялся за работу, а, когда он поднял голову от учебника, был уже час ночи, ему оставалось четыре с половиной часа сна.

В приоткрытой двери он увидел силуэт Кэрол.

— Эй? — он повернулся на стуле. — Кэрри?

— Можно? — она вошла и прикрыла за собой дверь, не дожидаясь ответа. Присела на край кровати, подобрала под себя ноги в носках с изображением Микки Мауса. Если бы кто-то из её школьных обидчиков узнал об этих носках, они дразнили бы её вечно.

Глаза у Кэрол были ещё более заплаканные, чем у матери. Коннор думал, он знает, почему она ревела.

Рори Джонсон.

Добрая часть школы ревела сегодня из-за него. В основном, конечно, девчонки. Но и парни ходили, как пришибленные. Ведь смерть не должна была коснуться их так рано. Не сейчас, уж точно не сейчас.

— Мелкая, — Коннор сложил руки на спинке стула и оперся о них подбородком. — Это Рори, да? Он был тем ещё кретином.

Она кивнула.

— Он вчера заходил ко мне. Ну… через окно, знаешь?

Коннор почувствовал, что начинает злиться. Красная пелена снова застилала ему глаза, и он зажмурился на мгновение, чтобы не выплеснуть весь гнев на Кэрол. Видит Бог, она этого не заслужила. Это всё гребаный Рори Джонсон прицепился к ней за каким-то хером. Хотя почему за каким-то? Его Джемма попросила. Больше некому.

Раз, два.

Он чувствовал и свою вину за это, ведь Джемма пыталась его вернуть, используя самые кретинские способы, которые могла придумать. Коннор отлично понимал, почему.

Три, четыре. Алая пелена становилась розовой и отступала.

Всю свою жизнь Джемма Стоукс привыкла получать самое лучшее. Семья её была достаточно богатой и известной в Баддингтауне, но Джемме свезло к тому же родиться красивой и умной, и с самого детства её все обожали. Она легко попала в команду чирлидеров в девятом классе, легко подхватила знамя лидерства, когда выпустилась капитан группы поддержки. И при этом уроки ей тоже давались легко. Джемму обожали, но она до дрожи боялась потерять свое место и предпочитала грызть глотки раньше, чем кто-то даже задумывался перейти ей дорогу.

Пять, шесть, семь…

Коннор, черт возьми, сам не знал, зачем встречался с ней, видя, как она из просто симпатичной и умной девчонки превращалась в одержимую собственной властью суку. Сначала он пытался объяснить ей, что после выпускного бала всё это не будет иметь значения, но она не слушала — и он забил.

Возможно, не стоило так легко относиться к её замашкам.

Восемь, девять.

А теперь она пыталась вернуть его, потому что ненавидела, когда у неё отнимали что-то… или кого-то, кого она считала своим. Коннор никогда не видел на себе клейма принадлежности, но, очевидно, для Джеммы оно сияло прямо у него на лбу. И теперь Кэрри отвечала за их расставание. Патовая ситуация, в которой, как ни крути, кто-нибудь да мучается.

Десять.

Почувствовав, что злоба ушла, Коннор открыл глаза.

— Ты злишься, — Кэрол смотрела на него, обняв себя руками. — И ты прав, я не должна была его пускать, но Рори… мне нравился. И он извинился. Сказал, что он не знает, кто написал оскорбления на моем шкафчике, и что он понимает, почему ты на него набросился, но это не он, и он узнает, кто это был, и… — она частила, чтобы не заплакать, но всё равно шмыгнула носом.

Кэрол так отличалась от той же Джеммы в её пятнадцать. Она была нежнее, наивнее, трогательнее и добрее. Джемма в пятнадцать уже лезла к нему в штаны при каждом удобном случае — впрочем, это не казалось ему чем-то из ряда вон. Кэрри же вряд ли хотя бы целовалась, у неё и парня-то не было, Коннор бы знал.

А Рори умел произвести впечатление. Он, быть может, и не блистал в учебе, но тем ещё павлином распускал хвост, когда дело касалось девчонок. И, хотя на изменах Сэнди он никогда не палился, — даже интересно, догадывался ли он, что Сэнди трахалась с Крисом? Вряд ли, — это не значило, что не изменял.

— Кэрри, — Коннор сжал двумя пальцами переносицу. — Кэрри, это был он.

— Нет, — она помотала головой. — Зачем ему это делать? Я ведь ему ничего не сделала, и зачем бы ему тогда просить прощения?

«Потому, что твой брат — кретин, связавшийся с феерической сукой. Но откуда я мог знать?»

Неважно. Если Кэрол хочет верить, что Рори не хотел её обидеть, то пусть верит. Будучи мертвым, Рори уже не сможет ничего ни подтвердить, ни опровергнуть. Но Коннор помнил, как слышал его грязное хвастовство в раздевалке, и как сломал ему нос, он тоже помнил. Рори Джонсон, тот ещё мудак и кретин, может, и заслужил хорошую взбучку, но точно не такую смерть.