Нерешенная задача - Елена Валентиновна Муравьева
И его спокойное, бледное лицо тронула такая же детская улыбка. Как много оттенков богатства человеческого характера было сконцентрировано только в одном человеке. Да! Природа и наследственность тщательно позаботилась о том, чтобы так все усложнить в одном человеке и заставить противоречию вести постоянную свою борьбу. Отрешенность и высокомерие, соседствовало рядом с простодушием и детской искренностью, только слишком глубоко запрятанную. На высокомерие он отвечал высокомерием, на честность честностью.
— Есть только одно маленькое препятствие в этом деле. Евреи сильно закрыты. Их браки практически не бывают разно национальными и свои знания еврей передаст только еврею, на работу еврей возьмет только еврея. Шансов тут почти нет. Поэтому мой совет ничего не стоит.
— А как же, они не печатают свои труды, не получают патенты, не ездят на мировые конгрессы?
— Зачем? Да и вы же понимаете, что, прочитав теоретические знания, вы навряд ли примените их на практике, у вас будут ни те условия, не тот подход к пациенту, а мелочи здесь не маловажны. С ними надо работать рядом, каждый день, каждую минуту, узнать, как они думают, с какой стороны начинают рассматривать проблему. И все-таки… — и он глубоко вздохнул — у них это на генетическом уровне, в этом деле очень важна интуиция.
О том, что в медицине очень важна интуиция постоянно говорил доктор Цобик и было по меньшей мере странно услышать те же слова из уст человека, совершенно далекого от медицины, и это его выражение «генетический уровень», … каким же глубоким и насыщенным нужно обладать интеллектом, чтобы это понимать! Анни смотрела на Феликса Юсупова с широко раскрытыми глазами и в сердце её поднималась огромная волна глубокого уважения к этому человеку. Беседа с ним приобретала неожиданный поворот. Но …к её удивлению, он сам её прервал.
— Я бы много мог рассуждать, меня многие и упрекают за это мое пристрастие, но… нам необходимо вернуться к гостям.
Он проводил её через короткий коридор в танцевальный зал. Он еще стоял рядом из учтивости, ожидая, когда закончиться очередной танец, чтобы передать украденную даму, как он выразился, из рук в руки князю Павловскому, который в это время танцевал с эффектной брюнеткой. Серафимы нигде не было. Граф Юсупов исчез.
Анни с головой окунулась в танцы. Вихрь восторга захватил все её естество. Князь Павловский стал уступать свое место новым партнерам, желающим разделить удовольствие скольжения, плавных поворотов, быстрого кружения. Они стремительно неслись по мраморному полу и только слышны были постукивания каблуков и шуршания платьев. «Шотланская симфония» Мендельсона, светлая и легкая, бальная мазурка Шопена! В начале бальной мазурки гудит несколько тактов «квинта»! Она никогда не слышала звучание такого инструмента. Горделивые взлёты в мелодии чередуются со смелыми скачками с форшлагами — будто слышится удалое щёлканье шпор. Праздник шел во всем разгаре. Молодежь принялась играть в свои игры. В соседнем зале организовали игру «бутылочку» с завязанными глазами, на что престарелые дамы недовольно брюзжали, колошматя в руках свои нафталиновые веера. При каждом появлении возле них Серафимы Гричич, они выпивали напитки, на дегустировавшись вдоволь, и… если бы не активное участие в танцах, где все быстро рассеивалось, они давно бы уже свалились с ног. Глаза Серафимы совсем затуманились, густой румянец покрывал щеки, пряди волос растрепались на висках. Князь же Павловский приклеился к Анни и рассыпал комплименты. Она устала, но радость переполняла сердце, и вновь и вновь, пускалась с новыми силами отбивать каблуки, не замечая времени, не жалея сил. Цыгане выходили в центр зала несколько раз, будоража нервы и поражая слух силой и диапазоном своих голосовых связок.
Под конец, лакеи уже перестали разносить подносы с напитками, и в руках у дам появились вазочки с мороженным.
Когда оркестр на какое-то время умолк, отчетливо определился в зале шумный говор, смех. И на середину зала поплыла струя золотого хоровода. Девушки, одетые в сарафаны, с пестрыми «павлопосадскими» платками, соединившись руками, державшими платки на весу, как по воздуху, стремительно текли вдоль образовавшегося круга зрителей.
Народный, русский танец поразил воображение и словно загипнотизировал! Глотнув воздуха, она его уже не выпускала наружу, от переизбытка чувств. Это было так зрелищно! Русский хоровод как струя волны, перекатами, описал круг и вернулся в центр, чтобы распуститься с новой силой своей волшебной красотой. Музыка лилась совсем по-другому, гармонь, балалайка, она никогда этих звуков не впитывала. Душа затрепетала в тон перекатистым нотам, издаваемым струнами и грянул заунывный хор, мощный, с неприкрытой тоской русского сердца, по свободе, простору, любимому, которого нет рядом. Анни машинально поднесла руки домиком к губам и тихо шептала про себя — Это чудо, это чудо!
Девушки, как на подбор, все миловидные, ни одна не подняла глаза, ни издала ни шороха одеждой. Даже платки в их руках, неслышно взвивались, то воспаряя над головами, то падая на плечи, то опускаясь до полу. И вот сгруппировавшись паровозиком, они создали воздушный канал, в который ныряли и выныривали снова, только уже за руки девушек держали кавалеры в шелковых рубахах, с разрезом на боку и воротничками стоечкой.
Серафима Гричич тихо ахнула и Анни повернула к ней лицо, чтобы узнать причину. Но Серафима только тихо произнесла — Граф.
— Кто? — переспросила Ани.
— Посмотрите внимательнее.
Анни напрягла зрение, что она должна была увидеть такое?
И вот в центе паровозика встала пара, высокие как на подбор, женщина и мужчина.
Павловский наклонился к её уху и она услышала:
— Вы узнаете? Всегда отчебучит наш граф что-то такое! Невообразимое!
Ани старательно всматривалась в полутемном зале в танцующих, так как свет предварительно погасили, оставив только подсветку по бокам, создающую лунную дорожку.
И никого можно сказать она не узнала, и, если бы не подсказки князя Павловского, до неё только смутно дошла догадка о том, что одна из танцующих девиц — это князь Юсупов, собственной персоной. И вот уж было даже не подумать, так как его движения ничем его не выдавали! Отточенность и плавность были женскими, никакой угловатости и даже намека на мужские повадки. И когда эта догадка уверенно осела в её голове, Анни непроизвольно открыла рот и произнесла — Не может быть!
А музыка с нарастающим эффектом стала повышать громкость, разрастаться накатываемой лавиной
