Ольга Черных - Придумай что-нибудь сама

– Тетя умерла, – мягко напомнила Сима.

– Ах, ты, забыла, упокой, Господи, ее душу, – перекрестилась Нюра и поднесла платочек к глазам.

Мы снова переглянулись. Ничего интересного она нам не сообщила. Столько времени ушло на разговор, а никакого рационального зерна, даже самого маленького.

Нюра же, слегка всплакнув, уже мирно посапывала в кресле. Расспрашивать ее дальше не было смысла. И так было видно, что беседа эта ее сильно утомила.

– Да, – многозначительно произнесла сестра, – толку мы от нее не добьемся.

– Ну, нет, она нам много интересного поведала. Правда на все пока приходится смотреть ее глазами, но ведь у нас других вариантов нет, – защитила я няньку.

– Постой-ка, Соня, – встрепенулась Сима, – тетя перед самой смертью что-то говорила о плане дома. Ты помнишь?

– Нет. Если честно, я тогда особенно не прислушивалась. Не знаю, как тебе, но мне было очень страшно сидеть рядом с ней на кровати. Я впервые в жизни была так близко от смерти. Ой, припоминаю, кажется, она что-то говорила о том, что мы инженеры. Я еще тогда подумала: к чему это она? Неужели это так важно для нее перед смертью? А ты что об этом думаешь?

– Об этом? А кто ее знает? – пожала плечами сестра. – Последние проблески сознания. Значит, что-то в это время пришло ей в голову. Человеческая психика еще до конца не изучена. Кто знает, что там происходит, особенно на закате? Все же жалко, что она не успела поговорить с нами обо всем раньше. Вот скажи, о чем она думала? Нормальная образованная женщина, прекрасно понимала, что жизнь уже совсем другая, все изменилось и никому нет дела в обществе до твоего происхождения или родственников за границей. Теперь этим уже никого не удивишь. Глупо. Оставила нам сплошные тайны и догадки. Зачем, скажи? Жизнь и так сложна своими сюрпризами, а тут еще голову нужно ломать над тем, о чем можно было прямо сказать. Зачем она, вообще, затеяла этот разговор? И ничего из того, что мы узнали, нам не даст в жизни, кроме лишней головной боли. В общем, как бы там ни было, тетя умерла и больше нам здесь делать нечего, – Сима грустно обвела взглядом комнату. – Столько воспоминаний детства связаны с ней. Другая жизнь, другой мир и щемящая боль. Страшно подумать, что это уже никогда не вернется.

Я тяжело вздохнула, полностью соглашаясь с сестрой. Эта небольшая квартирка тети вызывала у меня еще и другие болезненные чувства. Сима это сразу поняла.

– Соня, а, кстати, где может быть план этого старого дома? – спросила она уже другим тоном, чтобы не расслаблять меня. – Если мы инженеры, значит, не помешает на него взглянуть? Я отчего-то думаю, что тетя этого очень хотела. Иначе, зачем бы она нам о нем говорила?

– Не знаю, – растерянно ответила я. – Все документы тети – в ящике комода и датированы они уже советским периодом. Я их и раньше сто раз видела. Никакого старого плана там нет, и не было никогда.

– Может, его и вообще нет? Назовем это фантазией или лучше – призрачной иллюзией умирающей тети? Она на время обрела речь и чуточку сознания, вот и говорила, что попало, – рассуждала Сима. – Да и на кой нам, этот план, если хорошо разобраться? Хватит и остальных загадок. Мы санаторий весь еще с детства знаем, облазили все комнаты. Правда, интересно было бы взглянуть на прежнюю версию, чтобы сравнить с тем, что потом сделали с нашим домом. Подожди, если плана дома никто не видел, а бабушкин сундучок, по словам Нюры, существует на самом деле. Тогда, где же этот сундучок? – спросила она, оглядываясь по сторонам.

Я в ответ пожала плечами.

– Не знаю. Тут и искать негде. Две комнаты и коридор. Все стоит уже на своих местах сто лет. Сколько раз мы с детства наводили в этой квартире порядок, забираясь в каждый уголок, но ничего, даже отдаленно похожего не видели. Видно, Нюра что-то придумала или напутала. У нее с головой – не очень. Тут помню, а зам уже забыла. Как страшно, – подытожила я, – не дай Бог дожить до того, чтобы совсем из ума выжить. Однако, что мы имеем? Подведем итог. План дома – результат последних фантазий умирающей тети, а сундучок – плод воображения, выживающей из ума старой няньки. Не густо. Теперь осталось решить: нужно нам это или нет?

– Ладно, поговорим об этом позже, – вздохнула Сима, – в данный момент нам нужно лишь одно: уехать домой и, как можно быстрее. Я не могу так долго отсутствовать на работе. Нюра тут сама управится, да и Борис со своей пышногрудой половиной поможет. Он теперь хозяин в этой квартире и, скорее всего, очень скоро ее продаст. Зачем она ему?

Упоминание о Борисе отозвалось тупой болью в груди. Мне сразу захотелось остаться. Я и сама, не осознавала, чего еще жду? На что рассчитываю? Но в одном была уверена точно: уезжать я сейчас не хотела.

– Ты хочешь остаться? – вопросительно прищурилась сестра, прочитав сразу все мои мысли.

– Нет, я поеду с тобой, – ответила я спокойно. – Мне здесь больше нечего делать, – сказала так, скорее, для себя, чем в ответ сестре.

– Ну-ну, – взгляд ее сделался подозрительным, – пойду, посмотрю машину. Не хотелось бы выезжать в ночь, так что собирайся.

Сима ушла, а я осталась. Эта квартира сейчас для меня была свиданием с прошлым, где все напоминало Бориса. Здесь мы были счастливы. И, сколько бы я ни старалась, забыть это невозможно. Наверное, это останется со мной до конца моих дней и будет при каждом воспоминании вызывать душевный трепет и боль незаживающей раны.

Я горько усмехнулась. Тотчас на память пришел мудрый и жестокий в своей категоричности совет: никогда не возвращайся туда, где была счастлива. И все же, я никак не могла побороть свои тайные ожидания. Больше всего на свете мне сейчас хотелось, чтобы Борис был рядом. Стоило ли так надолго уезжать, если ничего не удалось забыть? Я в отчаянии прижала ладони к вискам, стараясь справиться со шквальным потоком воспоминаний. Наверное, сейчас, впервые за много лет, я дала себе волю и позволила памяти вернуть меня в прошлое, где мы были вместе с Борисом.

Я помнила его руки, губы и прикосновения, которые до сих пор вызывали в моем теле тепло и сладостное томление. Мне хотелось, забыв обо всем на свете, заглянуть в его глаза, но еще больше – оказаться в его крепких объятиях.

– Надо же? Какой засохший, но все еще благоухающий букет незабвенных чувств, – задумчиво произнесла я вслух. – Неужели мне суждено всю оставшуюся жизнь…

– Ну, здравствуй, Соня, – услышала я знакомый бархатный голос, и замерла на месте, боясь оглянуться. Вот уж поистине, говорят: «…остерегайся, о чем молишься, ибо просьба твоя обязательно исполнится».

– Ты даже не хочешь поздороваться со мной?

Я оглянулась. Передо мной стоял Борис. Теперь, когда он был так близко и нам никто не мешал, я могла лучше рассмотреть его. Первые морщинки у прищуренных глаз, та же шапка светлых, немного поредевших волос. Выглядел он бледным и измученным. Похоже, этой ночью он так и не уснул. Острая жалость пронзила сердце, и я едва сдержалась, чтобы не потянуться к нему. Отступив немного, продолжала молча разглядывать Бориса. По всему видно, что жизнь не прошла мимо и изрядно успела потрепать его, хотя в целом, это его нисколько не портило. Он по-прежнему был хорош, еще как хорош. Кто-то мне нашептывал: «…беги, беги от него подальше, не позволяй ему снова завладеть твоими мыслями», но ноги мои будто приросли к полу.