Стюарт Льюис - У вас семь новых сообщений

Улицы уставлены черными пакетами для мусора. Мойщики окон свистят мне вслед, и я понимаю, что пусть грудь и меньше, чем у Жанин, но тоже вполне заметная. Распустив волосы я вполне могу сойти за восемнадцатилетнюю. Дома я тут же иду к отцу.

– Ты выставил на продажу мамину квартиру?

– Луна, она же пустует. Надо было давно ее продать. Чего ты от меня хочешь?

– Я хочу после школы заходить туда. Делать домашнюю работу и заниматься своими делами.

Он понимает, что теперь сила на моей стороне. Чем больше я узнаю о нем, тем меньше он может от меня скрыть. Я постепенно пробиваюсь сквозь его защиту.

– Ее содержание обходится мне больше чем в тысячу долларов в месяц, мой бухгалтер…

– К черту твоего бухгалтера. Я не могу смотреть, как ты продаешь мамину квартиру, будто это просто… недвижимость, за которую можно выручить деньги, и все.

Я в бешенстве и не слежу за тем, что говорю. Я злюсь на маму за то, что она вот так меня оставила, на отца – за ложь, на Рейчел – за гипертрофированное самомнение и на себя – за то, что не смогла всего этого предвидеть.

Звонит сотовый отца. На дисплее я вижу «Бирнбаум, Алекс» – это его агент.

– Мне надо ответить.

– Хорошо, тебе придется много работать, чтобы оплатить содержание квартиры.

Он удивленно смотрит на меня, я улыбаюсь, будто это была шутка, и ухожу.

Глава 20

Сообщники?

Я возвращаюсь домой из школы, и консьерж передает мне записку:

Пятнадцать,

5:30, у меня на крыше.

Приходи.

О.

Я смотрю на часы: пять двадцать восемь. Забегаю домой, бросаю сумку, по дороге убирая записку в карман джинсов. Когда я взбегаю на седьмой этаж дома Оливера и поднимаюсь на крышу, он приветствует меня с миской поп-корна в руках и указывает на шезлонги.

– Как ты сумел их сюда затащить?

– У меня есть связи.

Я улыбаюсь, медленно иду к шезлонгу и сажусь. Думаю, вторую попытку отыскать Коула придется отложить.

– Жди здесь, – говорит Оливер.

Сзади раздается жужжание проектора, на стене соседнего здания появляется большой прямоугольник света и – следующим кадром – золотые поля под голубым небом. Это мой любимый фильм.

– «Свидетель», – объявляет Оливер, – твои «Поющие под дождем».

Я чувствую себя самой счастливой девушкой во всем Верхнем Вест-Сайде.

Мы смотрим кино, Оливер подливает мне спрайта и время от времени берет за руку.

– Как ты сумел все это устроить?

– Айзек – парень из пентхауса – иногда крутит там кино. Я учу его сына математике, так что решил воспользоваться связями.

– Жесть. – Вот опять. Я говорю как тусовщица.

Как всегда фильм меня захватывает. Я так счастлива, что даже не возмущаюсь, когда Оливер засыпает. Впрочем, во время финальных титров я замечаю, что он смотрит на меня, улыбаясь. Я краснею и тянусь к нему, и вот это происходит опять: его бледные губы, мягкие, как облако, касаются моих, и все остальное больше не имеет значения. Я погружаюсь в ощущение, и мне хочется, чтобы оно никогда не заканчивалось.

На следующий день мы с Оливером встречаемся в блинном ресторанчике. Я без конца благодарю его за вчерашнее кино, но он отмахивается, будто это какая-то мелочь. Ему звонит отец, Оливер тут же весь напрягается. Странно видеть, как за долю секунды человек может совсем измениться. Он кладет трубку, и я выдыхаю:

– Господи, зачем же он тебя так мучает?

– Ты не представляешь, он звонит мне по три раза в день. С тех пор как мы с тобой познакомились, мой распорядок дня изменился, и отец от этого не в восторге.

Я тут же мрачнею.

– Он не хочет, чтобы у тебя была личная жизнь?

– Не слишком. Его волнуют только моя виолончель и учеба. Предполагается, что я смогу расслабиться потом. Странно, отец даже не живет с нами, но при этом у меня такое чувство, что он везде следует за мной как тень. Он так же строг со мной, как и его отец.

Мы выбираем имбирный эль и жареную картошку, и он снова делает заказ на идеальном французском.

– Надо поговорить с этим Коулом, – говорю я.

– Ты уверена, что готова к этому?

– А что может быть еще хуже?

Он улыбается, и на секунду я забываю обо всем, как во время того поцелуя на крыше. Думаю, лицо у меня напоминает спелый помидор. Я чувствую себя романтичной дурочкой.

Мы едем в центр на метро, и Оливер держит меня за руку. В глубине души мне хочется встретить Рейчел. На секунду в поезде гаснет свет, и он целует меня. Неожиданно для себя самой я издаю стон удовольствия.

Однажды Рейчел-один стащила у брата DVD с порнухой и принесла его в школу. Мы на перемене смотрели фильм с ее ноутбука. Девушка-азиатка сидела верхом на упитанном белом парне и чуть не пела от притворного наслаждения. Я чувствую себя на грани, интересно, та азиатка когда-нибудь такое испытывала? Зажигается свет, и я смотрю на Оливера. Наверное, он никогда не смотрел порнуху. Мне хочется, чтобы он был только моим и именно я научила его плохому.

Мы опять устраиваем засаду напротив дома Коула. Мимо нас проходит трансвестит. Он/она просит у нас сигарету.

– Мы похожи на курящих? – спрашивает Оливер.

Он/она презрительно фыркает и уходит.

– Ты ей понравился, – дразню его я.

– Правда? Я всегда испытывал слабость к трансвеститам.

Мы съедаем «Снеппи» и шоколадку. У меня такое чувство, что мы на очередном свидании, а не просто ждем, пока любовник моей матери выйдет из дома.

– Можешь представить, что ты другого пола?

– В пятом классе у меня был учитель мистер Джэйгел. Однажды на Хэллоуин он пришел в школу в женской одежде. После этого к нему прочно прилипло прозвище «Джэйгей». Но на самом деле он мне нравился. Он не гей, просто человек без комплексов. И слегка без мозгов.

– У мамы было много друзей геев. Почти все, с кем она работала. Гримеры, фотографы, даже ее литературный агент.

– А-гей-т?

Я хихикаю. У Оливера такие теплые глаза и настолько мягкие волосы, что мне хочется плакать от счастья.

– У папы тоже есть а-гей-т, – добавляю я.

Оливер улыбается:

– Однажды я ездил к своим двоюродным братьям в Юту. Мы катались на лыжах, и там был мальчик, который носил шарф по-французски, знаешь, как это? Они начали обзывать его педиком и так далее, но я заставил их заткнуться. Сказал, что я тоже гей.

– Молодец.

– Кроме того, шарф действительно хорошо смотрелся.

– Ну, я рада, что мы с тобой не деревенские остолопы.

– Кстати, а что такое остолоп?

Мы переглядываемся и покатываемся со смеху. Впрочем, нас тут же возвращает к серьезности звук двери, открываемой через дорогу. Коул появляется на пороге. Я выкидываю «Снеппи» и обертку от шоколадки, и мы следуем за ним на запад. Он заходит в кафе, а мы остаемся стоять снаружи, не представляя, что делать дальше.