Светлана Демидова - Девушки выбирают героев
Саша Ермоленко честно собирался строить. Валя вроде бы тоже была не против. Она даже попросила у него прощения за все неприятности, которые доставляла ему в последнее время. Саша боялся не угодить ей в постели, очень старался доставить наслаждение по самому высшему разряду и, похоже, в этом преуспел. Во всяком случае, жена стонала, извивалась и изгибалась дугой под его руками так, будто была на самом пике сладострастного удовольствия. Крошечная дочка оказалась очень хорошенькой и некапризной. Саша полюбил ее всей душой, сам вставал к ней по ночам, не брезговал подмывать ее и менять пеленки.
А потом Валя окончательно пошла в разнос. Казалось, что в этой жизни ее не устраивает абсолютно все: погода, которая имеет наглость постоянно меняться; одежда, которая не соответствует ее эстетическим представлениям о прекрасном; мало разнообразная еда; родители со своими отжившими привычками и полоумными друзьями и, особенно, дебильный муж. Когда Валя отшвырнула от себя Кристиночку, не желая больше кормить, потому что дрянная девчонка посмела укусить своими беззубыми десенками ее грудь, Ермоленко наконец понял: с его женой что-то не так.
На его прямые расспросы Зинаида Гавриловна долго не хотела отвечать, но он настаивал. Теща испугалась его напора, разрыдалась и все рассказала. Оказалось, что уже лет в пятнадцать за Валей стали замечаться некоторые странности: те самые неконтролируемые приступы ярости, уже так хорошо знакомые Саше, которые сменялись длительными периодами депрессии.
– Зачем же вы мучили ее музыкалкой? – в отчаянии спросил он.
– Что ты, Сашенька! Какая там музыкалка! Валечка занималась музыкой всего два года и то в кружке при ЖЭКе. Она всегда была слабенькой девочкой, поэтому, когда ей приспичило учиться игре на пианино, мы специально выбрали самый облегченный вариант. Последние годы она и школьный курс проходила на дому.
– Как на дому… – растерялся Саша. – А как же она поступила в институт? И ведь не в какой-нибудь, а в Техноложку?
– Отец ее пристроил. У него везде связи, а Валечке так хотелось быть, как все…
Ермоленко схватился за голову и нервно забегал по шикарной гостиной Кирьяновых. Выходит, они, дети двора на улице Вокзальной, не зря считали, что у Вали не все в порядке с головой. Какой ужас! Он женат на сумасшедшей Вальке-Который Час!
– Надо было ее лечить! – крикнул он теще. – Почему вы Валю не лечили?
– Мы лечили ее, Сашенька! Как же мы могли не лечить собственную дочь! Она даже полгода пролежала в специальной… клинике…
Зинаида Гавриловна не захотела уточнить, в какой такой клинике лежала Валентина, но это и так было понятно. Саша подсел к теще на ту самую козетку, которой так поразился в первый свой приход в их дом, и, приблизив к ней почерневшее лицо, жутким голосом спросил:
– Почему же вы мне ничего не сказали?!! Почему позволили ей выйти замуж и родить ребенка?!!
– Да врачи говорили, что беременность может ее спасти или…
– Или что? – рыкнул Ермоленко.
– Или… все потечет как раньше… Мы не могли не дать дочери шанса, тем более что…
– Тем более что?!! – еще яростнее прорычал Саша.
Зинаида Гавриловна уронила голову на руки и разрыдалась так безутешно, что Ермоленко вынужден был даже отечески потрепать ее по плечу, а потом уже совершенно спокойно сказал:
– Говорите все… Чего уж теперь…
– Понимаешь, Сашенька, в ней вдруг проявилась такая болезненная чувственность, что она в наше отсутствие зазывала в квартиру соседей…ну ты понимаешь… мужского пола… Каким чудом не забеременела от кого попало, не понимаю…
– Что ж… – сказал сам себе Саша. – Теперь, по крайней мере, ясно, почему она… такая искушенная… и ненасытная…
Валю снова поместили в клинику. Знаменитый журналист-международник Кирьянов долго тряс зятю руку у себя в кабинете: просил прощения за дочь и благодарил за внучку, а потом довольно прозрачно намекнул, что Саша может развестись, если не желает ждать выздоровления Валентины, тем более что и ждать-то, похоже, нечего. Ермоленко, который уже успел немного побыть отцом, родителей Вальки-Который Час ни в чем не винил. Он для своей Кристиночки тоже на многое был готов, но, как оказалось, не на все. Развестись с больной женщиной не составило большого труда. Дочку по закону он тоже мог забрать к себе, но Кирьяновы-старшие умолили его оставить внучку, которая обещала быть душевно здоровой, им.
Поначалу Саша довольно часто забегал к дочери, заваливал ее игрушками и нарядной одеждой на вырост. Потом из клиники вернулась Валя, похудевшая, с черными кругами под глазами, поникшая и, как показалось Саше, абсолютно нормальная. Она опять просила прощения за все, уверяла его в своей любви к нему и просила вернуться. Говорила, что готова жить с ним и в разводе, поскольку давно известно, что не штамп в паспорте удерживает людей вместе. Рядом, смешно переступая крошечными ножками, топталась Кристиночка, и Саша уже почти совсем было сдался. Он взял дочку на руки и хотел сказать, что, пожалуй, можно еще раз попробовать, но тут вдруг у Вали отскочила заколка, сдерживающая волосы на затылке, и они, темные и тусклые, будто ненастоящие, рассыпались по плечам. Молодая женщина мгновенно превратилась в ведьму с Лысой горы. Саша поставил Кристиночку на пол возле дивана и быстро ушел из квартиры Кирьяновых.
К дочке его тянуло, и Ермоленко еще несколько раз приходил в богатые апартаменты знаменитого журналиста, даже пил с ним дорогой коньяк и еще не раз сиживал на козетке. Валя все это время находилась в добром здравии. Она уже не училась, а только занималась дочкой.
– Не приходи к нам больше, Ермоленко, – сказал она однажды, впервые назвав бывшего мужа по фамилии.
– Почему? – удивился Саша, обнимая удивительно хорошенькую девочку.
– Уходи, пока Кристинка не очень соображает, кто ты такой. Только представь, как трудно ей будет потом объяснить, почему папа постоянно ее бросает.
Саша все-таки приходил к дочери еще какое-то время, но каждый раз Валя просила его больше этого не делать. В конце концов он внял ее просьбам, потому что посчитал их справедливыми. Сначала из-за разлуки с дочерью он чувствовал себя больным. Вместе с душой, казалось, болело все тело. Потом пришло ощущение, что у него ампутировали какой-то орган и фантомные боли не дают спать. Долгое время он несколько раз за ночь просыпался и курил на кухне, пытаясь заглушить боль и терзая себя размышлениями, правильно ли он поступил, и жалел всех скопом: и Валентину, и дочку, и Кирьяновых-старших, которые были очень неплохими людьми, и себя, и собственную мать. Она каждый раз выходила к нему в кухню, когда он курил, гладила его по плечам, ласково шепча, что все перемелется и мука будет. Со временем все действительно как-то перемололось, зажило, утряслось, сгладилось, и он стал вспоминать о дочери все реже и реже. Хорошо обеспеченные Кирьяновы сразу отказались от алиментов, поэтому даже в дни зарплаты Саше не приходилось вспоминать о Кристине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});