Марина Крамер - Марго, или Люблю-ненавижу

Я вернулась из магазина – мне вдруг остро захотелось ананаса, и я рванула в супермаркет. Там меня что-то задержало – не то акция какая-то, не то просто я по привычке загулялась по огромному зданию, утоляя свой товарный голод после пустой тогдашней Москвы, – но факт есть факт. Домой я вернулась только к вечеру, удивилась, что входная дверь не заперта, бросила пакеты в кухне на стол и пошла наверх в поисках своего дорогого супруга:

– Алекс! Ты уже дома?

Никто не отвечал, и я улыбнулась – ну, конечно, он дома, просто по привычке решил разыграть меня.

Ни в одной из комнат его не оказалось, осталась только спальня, и я, предвкушая, распахнула дверь туда настежь.

В первый момент мне показалось, что я вообще попала не в свой дом. Иначе как объяснить то, что я вижу?

Шторы на больших окнах чуть прикрыты, горит камин – с чего бы, ведь на улице совсем тепло, – а в кресле, придвинутом к нему, сидит Алекс. И все бы ничего – и шторы, и камин, если бы не одно «но». На его коленях лицом ко мне извивается голая блондинка лет тридцати, в которой я вдруг узнала известную телеведущую… Слепому видно, что они не о делах говорят…

Я окаменела в дверях, не в состоянии ни убежать, ни подойти и дать по лицу – ему или ей – неважно. Меня словно парализовало от горя – руки, ноги, мозг. Как он мог… в нашей спальне – там, где прошло столько замечательных часов… предатель, предатель! Ведь он обещал, что никогда не обидит меня!

Меня потрясло даже не то, что Алекс изменяет мне. Я увидела его лицо… Он улыбался и с вызовом смотрел на меня. С вызовом и каким-то злорадным удовлетворением – мол, вот, видишь, какие женщины ко мне в постель прыгают?

Сделав над собой усилие, я развернулась и вышла из комнаты, из дома, пошла по улице вверх, не соображая, куда иду и зачем. Я шла очень долго – так долго, что, когда очнулась, поняла, что нахожусь на другом конце города. В кармане не было ни фунта, и тогда я села на лавку и расплакалась. Уже стемнело, нужно было как-то выбираться отсюда, но сил не было. Слепящий свет фар заставил меня зажмуриться и прикрыть глаза рукой. Шаги по сухой листве… напряженное дыхание… знакомый запах туалетной воды… рукав черного пиджака, черно-белый шарф…

– Марго, прости…

Я подняла на него невидящие глаза. Хотелось так много сказать – а голоса не было. Он подхватил меня на руки и понес в машину.

Я молчала и на следующее утро, и к вечеру. И еще два дня. Плакала и молчала. Алекс обезумел и к концу третьего дня сгреб меня в охапку, прихватил только паспорта, и через три часа мы уже летели в самолете. Куда, зачем – мне было все равно, я чувствовала себя как в кино – словно сижу по эту сторону экрана, а на белом полотне перед глазами проходит моя собственная жизнь. И режиссер – хотя правильнее, видимо, сказать сценарист – сидит рядом со мной в пустом салоне бизнес-класса, держит меня за руку и пытается напоить соком. Какой сок – я ничего не хочу. У меня сгорело что-то внутри от его предательства, а он пытается залить тлеющие угли стаканом апельсинового напитка.

Море… Боже мой, как давно я не видела моря. Наверное, с момента, когда ездила туда с отцом и его новой женой. Огромная, бескрайняя масса воды всегда успокаивала меня, делала равнодушной ко всему, что происходит вокруг, мирила с проблемами и невзгодами моей еще такой недлинной жизни. Впервые я увидела в море спасение в тот раз, когда мама вышвырнула меня из дома. Взяла и выкинула из квартиры, как щенка на мороз – в буквальном смысле. Мне было шестнадцать, и у меня был мальчик. К этому времени из моей жизни уже исчез теннис, появилось относительно много свободного времени. Ну, и Алекс, конечно – но это не афишировалось, иначе мать предприняла бы что-то глобальное. Так вот, мальчик Слава, старше меня на три года – поскольку я с детства была девушкой крупной, то ему и в голову не пришло, что я малолетняя. Разумеется, однажды он не смог совладать с охватившим его чувством… Один раз. А через месяц меня начала мучить утренняя тошнота. Когда мама застала меня в ванной, склонившуюся в приступе рвоты, она не стала выяснять причину – ей моментально стало все ясно. Я едва успела выскочить из квартиры, увернувшись от летевшей мне в голову табуретки. Весь день прослонялась по городу, а к вечеру вернулась домой. Мамы не было, задержалась на работе. Я быстро разделась и юркнула в постель, а через пару часов была за волосы выдернута из-под одеяла и прямо так, в ночной рубашке, вышвырнута за дверь. Я стучала, плакала, умоляла маму впустить меня – но из-за двери мне было сказано, что жить рядом с опозорившей ее дочерью она не собирается. Спасибо соседке – она позвонила моему отцу, и тот приехал и забрал меня к себе. Его жена назавтра отвела меня к врачу. Оказалось, что это приступ острого гастрита – и больше ничего…

Отец оформил отпуск, и мы улетели в Сочи. Я целыми днями бродила по пляжу, обнаружив, что с морем можно разговаривать, особенно в прилив. Оно словно поглощало мои проблемы, впитывало их и смывало, оставляя на песке ровную пустую поверхность, на которой можно было начать писать свою жизнь заново. Становилось легче.

И вот сейчас, спустя два с лишним года, я снова оказалась на море, и снова меня угнетали проблемы. Но в этот раз я не могла говорить.

Я сидела в кресле на балконе второго этажа небольшого коттеджа, снятого Алексом, смотрела на простирающуюся до горизонта морскую гладь и молчала. Алекс из кожи вон лез, стараясь добиться от меня хоть каких-то эмоций. Он приносил мне по утрам свежую клубнику со взбитыми сливками и тертым шоколадом, кормил меня с ложечки, читал вслух хорошие книги и вообще ни на секунду не оставлял одну. Но я не замечала его присутствия, не замечала стараний вернуть меня к жизни. Как можно реанимировать человека, у которого ты сам буквально вчера вырвал сердце?

Я, конечно, начала разговаривать, даже поддерживать беседу – но внутри все по-прежнему было мертво.

Мы вернулись домой, он продолжал зализывать мои раны, но прежняя Марго никак не желала возвращаться. И тогда он решился на откровенный разговор, в ходе которого я выпалила:

– Я не желаю больше видеть тебя. Никогда.

– Я уйду. Но завтра жду тебя в «Старбаксе» – надеюсь, ты за ночь взвесишь все и примешь правильное решение.

Это была самая мучительная и одинокая ночь в моей жизни. Я все поняла – без него мне просто неинтересно будет жить. Он был ярким фейерверком – а без него… Ну, серые будни, обыденная жизнь. Все, как у всех. Не хочу.

…В «Старбаксе» Алекс так и не появился…

Казалось, что все в жизни более-менее утряслось и приняло законченный вид. Я продолжала работать в «Золотой улице», стараясь восстановить реноме фирмы. Это удавалось с трудом, но все же скандал потихоньку отошел на второй план – у журналистов нашлись новые темы для горячих материалов. Босс перевел дыхание, мы продолжили строительство. Неизвестные шантажисты больше не появлялись, я успокоилась – значит, все-таки Алекс сдержал слово и избавил меня от неприятностей. Рома по-прежнему увлеченно занимался своим делом, не забывая, однако, спрашивать с меня уют в доме и свежий ужин каждый вечер. Я приезжала домой глубоко за полночь, валилась на постель, не в силах даже раздеться. Он жалел меня, сочувствовал, но, повернувшись, тут же забывался и начинал свою песню о бытовых неудобствах. Я, как могла, старалась не реагировать, хотя с каждым днем желание развестись с ним укреплялось.