Татьяна Устинова - Развод и девичья фамилия

– А Михаил Петрович, откуда взялся?

– Так я закричала, со страху-то, – тут Марья Семеновна от души перекрестилась, – выскочила Кира, и Михаил Петрович за ней. Чуть мне все нутро не отшибло, как увидала, как он лежит, и кровь вокруг черная! Сколько живу, такой страсти не видала! Вот в пятьдесят восьмом мне было двадцать лет, и пошли мы с подругой на пруд купаться. Молодые были, и все нам хотелось ночью искупаться-то. А тогда жизнь другая была, по ночам все спокойно, мы и пошли. А дорога мимо кладбища. Вот так все в горку, в горку, а потом…

– Спасибо, – сказал Сергей. Слушать про молодость Марьи Семеновны он никак не мог, даже из соображений политеса.

– А вам зачем знать, кто приходил, кто не приходил, – жарко спросила Марья Семеновна, – вы, видать, милиции-то не верите, а, Сергей Константинович? И я не верю, от нисколечко не верю! Я как увидала Юрку, участкового, ну, думаю, бог мне судья, а только этот самый Юрка еще хуже бандюган, чем хоккеист ваш. Его, Юркина, мамаша, Зоя Петровна, самогон еще тогда гнала, когда постановление ЦК вышло и по всем квартирам ходили и аппараты искали, а они, хитрые, в эвакуации, в Мордовии их научили…

– И больше никто не приходил и не уходил, – подытожил Сергей, – Данила в восемь часов. Потом Валентина, потом няня с ребенком, потом старушка Евсеева. Правильно?

– Ну, и этот еще, – небрежно сказала Марья Семеновна, – который к Кире-то ходит. Интерес ее. Видный такой мужчина, серьезный, с порфелем всегда, вежливый. Да вы его знаете или нет?

– Знаю, – сказал Сергей.

– Вы меня извините, Сергей Константинович, если я лишнего сболтнула, – продолжала вахтерша, пристально рассматривая его физиономию, – я, конечно, ничего против не имею, только зря вы все это допущаете! Я старый человек, вы меня слушайте, а не обижайтесь!..

– Что… допущаю?

– Вот чтоб гоголь этот к ней ходил, интерес ее. Кто его знает, что у него за мысли, да и сам-то он откудова? Порфель у него, конечно, и видный он из себя-то, а вот так ночью даст ей по голове, а из квартиры все и тютю!..

Голова Сергея болела так, как будто Кирин “интерес” уже врезал по ней своим “порфелем”.

– А самогонщикам этим верить нельзя, не-ет, нельзя!

– Каким самогонщикам?

– Да Юрке-участковому и мамаше его, Зое Петровне. Я ж и говорю! Они когда из Мордовии вернулись, это еще папаша мой жив был…

– Спасибо, Марья Семеновна. Я пойду, пожалуй. Мне еще нужно позвонить.

– Конечно, конечно, – запричитала Марья Семеновна. – А у меня сердце так жмет, так жмет, и голова болит, сил нет! Это ваша Валентина вчера меня своими душищами обдала, с тех пор и болит!

– Какими душищами? – жалобно спросил Сергей. – Как она вас… обдала?

– Приятные такие духи, ничего плохого не скажу. Только уж больно сильно надушилась-то! Небось не девочка, чтоб так-то уж… ароматы распускать. Мимо прошла, прям хвост за ней духов этих! Голова у меня сразу зашлась, а потом еще…

И Марья Семеновна грустно махнула рукой.

С лестницы Сергей оглянулся. Она пила чай вприкуску – наливала в блюдце и сосредоточенно дула, а потом громко разгрызала сахар, похожая на старую печальную курицу.

Марья Семеновна, черт ее возьми!.. Что она расскажет ментам, если они станут ее допрашивать? И что уже рассказала? Что в Кириной квартире столкнулись “дружок” и “интерес”, а что было дальше, всем известно?

Он поднялся на бывший свой пятый этаж и открыл дверь в свою бывшую квартиру.

Тима не было слышно, а Валентина на кухне пела негромко, но с чувством:

– “Я встретил вас, и все былое в отжившем сердце замерло…”

– Это я, – громко сказал Сергей, чтобы она не испугалась. Она все время пугалась и опускалась на стул, придерживая рукой “готовое разорваться” сердце.

– Боже! – вскрикнула после некоторой паузы Валентина. – Как вы меня напугали!

– Во сколько вы вчера ушли, – спросил Сергей, – помните?

– Что? – переспросила Валентина.

Сергей заглянул на кухню. Валентина в подаренном Кирой клетчатом добропорядочном английском фартуке месила тесто. Руки у нее были по локоть в муке. На голове – снежно-белая шапочка с кокетливым клетчатым бантом, очевидно, шедшая как дополнение к фартуку. От всей этой клетчатой английской добропорядочности лиловые веки казались еще лиловее.

– Когда на сердце печаль, – объявила домработница с грустным пафосом, – нет ничего лучше, чем плюшки с изюмом. Особенно для мальчика, который пережил такой ужасный вечер! Кире придется всерьез заняться его здоровьем. Я не понимаю, как она, мать, могла допустить, чтобы маленький беззащитный мальчик стал свидетелем…

– Маленький беззащитный мальчик, насколько я понимаю, счастлив, что ему удалось отвертеться от школы, и сейчас сидит в Интернете. Так что вы не очень убивайтесь, Валентина.

Она посмотрела с неодобрением:

– Я никак не могу понять, когда вы шутите, а когда говорите всерьез, Сергей Константинович.

– Я и сам иногда не могу, – признался Сергей. – Так во сколько вы вчера ушли?

– Как обычно, – ответила Валентина и опять занялась своим тестом, – как только Кира вернулась с работы. Бедная девочка, она еще не знала, какое тяжкое испытание уготовила ей…

– …злодейка-судьба, – подсказал Сергей, – это, значит, во сколько?

Валентина дико на него взглянула.

– Наверное, в… полвосьмого, – выдавила она, – Кира приехала около семи, я точно не помню, я ей рассказала, как прошел наш день, собралась и ушла. У меня вчера… спину прихватило, – призналась она смущенно, – радикулит. Я, конечно, платочек из собачьей шерсти привязала, – тут она улыбнулась улыбкой девочки-шалуньи, – но спина все равно… Я даже нагнуться не могла, Кира мне сапоги застегивала. И по лестнице я медленно спускалась.

– Быстрее, чем за полчаса? Или медленнее?

– А сейчас, – подозрительно спросила Валентина, – вы шутите или нет?

– Нет.

– Быстрее. А что? Или вы думаете, что бедный молодой человек к тому времени уже мог быть убит?

– Если вы не видели на площадке его труп, значит, не мог, – сказал Сергей любезно.

Тут он вспомнил, что так и не выяснил у Марьи Семеновны самого главного – заметила ли она, когда в подъезд вошел Костик, – и огорчился из-за собственного тупоумия.

– Вы будете обедать, Сергей Константинович, – чопорно поджав губы, спросила Валентина, – и во сколько подать?

Сергей понятия не имел, “во сколько подать”. Ему нужно еще поговорить с соседом, вызвавшим милицию, и еще раз с Марьей Семеновной, раз уж он упустил такую важную деталь, и еще с Леной, беременной женой легендарного хоккеиста Данилы Пухова, которого “козлы из НХЛ” называют Дэн и который соврал, что не был дома до одиннадцати часов, а по сведениям все той же Марьи Семеновны – был. Еще неплохо было бы позвонить на работу, где его скорее всего уже давно потеряли и теперь ищут по всей Москве.