Катрин Кюссе - Проблема с Джейн

Джейн вернулась в справочное бюро. Девушка отрицательно покачала головой, сочувственно улыбаясь:

— Сожалею, никаких новостей.

Джейн снова побежала к выходу. Без двадцати одиннадцать.

Итак, Эрик не сел в самолет. Причина могла быть только одна. Он погиб. Несчастный случай по дороге в аэропорт. В то время как она покупала себе платье за тысячу франков и самовлюбленно представляла, как руки Эрика одну за другой расстегивают на нем перламутровые пуговицы или скользят под ним, бригада спасателей вытаскивала его обожженное тело из-под превратившейся в гармошку машины и везла на скорой помощи в больницу или прямо в морг.

Джейн задыхалась. Ей было слишком тяжело.

Необходимо позвонить. Но кому? Матери Эрика? У нее не было при себе ее номера телефона. И потом, это нелепо — разбудить Нэнси в пять утра, чтобы спросить, жив ли ее сын?

Если боишься, что близкий тебе человек погиб, значит, он жив. Чаще всего, такие мысли — лишь отражение твоего собственного желания.

Кто-то ей это сказал. Кажется, Серджио, в Чикаго, девять лет назад, когда она разбудила его посреди ночи, чтобы узнать, не вернулся ли Эл. В комнате Серджио его не нашел. «Он мертв!» — закричала тогда Джейн. Серджио, совершенно спокойный, изложил ей свою теорию о подсознательном желании чьей-то смерти. И действительно, Эл просто провел ночь у какой-то девицы.

Эл… Да, она могла желать его смерти. Но Эрик?

Если он мертв, то ей остается выброситься из окна своей комнаты во двор или перерезать себе вены.

Эрик не улетел, но он жив. Просто он не приехал, вот и все. Джейн прислонилась к стене и закрыла глаза.

Разве два дня назад она не сказала ему, что будет безумно рада его увидеть?

Нет, не сказала. Когда он сообщил, что вернется в Штаты пятого января вместо двенадцатого, потому что должен подготовиться к новому семинару, она расплакалась: разве семинар может быть важнее их отношений? «Если ты так это воспринимаешь, — спокойно отреагировал Эрик, — то я тогда даже не знаю, должен ли вообще приезжать». От его голоса и слов повеяло таким ледяным холодом, что Джейн пришла в панику. «Нет-нет. Я понимаю, извини, просто мне тебя очень не хватает».

Под конец разговор их стал более спокойным. Эрик спросил о погоде в Париже. «Встретимся послезавтра», — сказал он, вешая трубку, и был, несомненно, искренним. Наверное, складывая чемоданы, в мыслях он возвращался к их последнему разговору, а может, и ко всем предыдущим.

Джейн всегда знала, что он ее бросит. Она не заслуживала такого мужчины. Он ей казался тем самым принцем, о котором она восторженно мечтала маленькой девочкой. Едва Джейн прилетела в Париж, — нет, раньше, как только вылетела из аэропорта Кеннеди, — она впала в жуткую депрессию. Три страшных месяца. Она бездарно проводила время, лежа в постели, не желая ни звонить своим знакомым в Париже, ни даже пойти прогуляться. Серый и вонючий Париж, особенно там, где она жила, в центре, возле набережной Сены. С Эриком они созванивались два раза в неделю: Джейн сама определила эти дни и часы, чувствуя, что не вынесет неопределенности ожидания. Большую часть разговора она плакала, обвиняя его в том, что он не любит ее и не знает, что такое любовь. Она не понимала, как он может есть, спать, вести занятия, следить за предвыборной компанией по телевизору, разговаривать с ней по телефону радостным голосом. Он утверждал, что умирает от желания увидеть ее, но вовсе не думал от этого умирать, обещал, что приедет в ноябре на День Благодарения, как это сделала в прошлом году она, прилетев к нему в Берлин. Эрик разбудил ее по телефону в тот ноябрьский вечер, когда Клинтон был избран президентом: он отмечал это событие с друзьями и первым хотел сообщить ей эту новость. Как будто ее это интересовало! Их разговоры, натянутые и постоянно прерываемые длинными паузами, приводили ее в отчаяние. В октябре, накануне первой годовщины аборта, она заговорила о том, что больше всего ее волновало. В тот день Эрик позвонил сам. Ни говорить, ни повесить трубку она не смогла. Два часа они провели молча у телефона, и Джейн, утирая слезы, время от времени повторяла: «Но разве ты не понимаешь, что так продолжаться не может?» Ночью она проснулась вся в поту и еле дождалась восьми утра, чтобы позвонить ему. Он тоже провел бессонную ночь, думая об их отношениях. Угроза, исходившая от металлических ноток в его голосе, помогла: ей удалось взять себя в руки, не расплакаться и пообещать никогда больше не поддаваться тоскливому настроению. Она снова завоевала доверие Эрика. Но, видимо, ему пришлось заплатить огромную сумму за тот разговор. Впоследствии она старалась быть менее расточительной. Джейн стала заставлять себя выходить, чтобы иметь пищу для их разговоров, слонялась по музею д'Орсэ, расположенному в пятидесяти метрах от ее дома, где она обнаружила зал Боннара. Но этого недолгого прилива энтузиазма не хватало, чтобы исправить все остальное.

Эрик знал о ней все. И как она потеряла девственность в двадцать один год с бритоголовым игроком в бейсбол, за которым пошла в его комнату после вечеринки, и как при этом не испытала ни боли, ни удовольствия — лишь облегчение, что не останется девственницей на всю жизнь. Проснувшись, она вынуждена была целый час — самый памятный за ночь — успокаивать парня, боявшегося, что он ее изнасиловал, и умолявшего не портить ему жизнь. Они с Эриком обедали в колледже, и она, заметив на столе буклет в помощь жертвам, подвергшимся изнасилованию, со смехом рассказала ему эту историю. Теперь она вспоминала его смущенную улыбку.

Эрик знал и об Эле, единственном мужчине, которого она любила до него; о том, как она повсюду таскалась за ним, будто собачонка, готовая для него на все, даже на то, чтобы помочь снять другую девицу, хотя сердце ее при этом разрывалось на части; и о том, как спустя семь месяцев после их знакомства Эл, напившись, переспал с ней, быстро получив удовлетворение и даже не подумав довести ее до оргазма; и о том, как он потребовал однажды утром, когда она дочитывала свой конспект, собираясь идти на экзамен, вымыть его ванну; и как она, Джейн, всегда тщательно следившая за тем, чтобы не оставить в ней ни единого волоска, безропотно засучила рукава и, встав на колени на кафельный пол, стала тереть эмаль моющим средством, слушая его оскорбления. Еще одна «забавная» история.

Но с Элом Джейн порвала. В конце концов она поняла, что ни политическая обстановка в стране, ни его шрам на левом бедре, заработанный во время военной службы в Ливане, не давали ему права на грубость. Она пообещала себе, что бросит его. В тот день шел проливной дождь, она упала с велосипеда и забыла отправить его письмо. Он влепил ей пощечину, обозвав идиоткой. Вот тогда она заявила, что уходит от него. В тот же вечер Эл позвонил ей. Всю вторую половину дня Джейн провела в ожидании этого звонка и разрыдалась при первом же звуке его голоса. Он приказал ей немедленно возвращаться. Вместо этого она выпила три таблетки снотворного и на следующий день, чтобы вырваться наконец из порочного круга, где смешались ненависть, желание и насилие, переспала с Джошем, своим однокурсником, добрым, нежным и смешным, который давно был готов выступить в роли ее утешителя. Они провели вместе шесть лет. Потом был Норман — через три месяца после разрыва с Джошем. Эрик не знал об этом ее увлечении, но он и так был о многом осведомлен. И для него не было секретом, что Джейн боится остаться одна.