Джеки Коллинз - Приговор Лаки

— А что, по-твоему, хуже — просто задница или задница, жадная до денег? — спросил Алекс, и оба рассмеялись.

— Задница есть задница, — ответила Лаки. — И тут уж ничего не поделаешь.

— Какая утонченная мысль, — усмехнулся Алекс. — Надо будет запомнить.

— А пошел ты!.. — незлобиво огрызнулась Лаки.

— Спасибо, дорогая. Я тоже тебя люблю, — сказал он небрежно и отошел.

Лаки проводила его пристальным взглядом.

Глава 8

Прайс Вашингтон все же связался со своей бывшей женой Джини, хотя делать это ему очень не хотелось. Основным аргументом в пользу такого решения стала необходимость ввести ее в курс дела до того, как сообщения об аресте и обвинениях против Тедди появятся в прессе и на телевидении. Кроме того, по зрелом размышлении Прайс пришел к выводу, что в совете адвоката использовать Джини на суде есть рациональное зерно. Главная трудность, однако, по-прежнему заключалась в том, чтобы заставить Джини на протяжении всего процесса изображать из себя любящую мамашу.

— Мне нужно срочно встретиться с тобой, — сказал Прайс, дозвонившись до Джини. — У Тедди серьезные неприятности, и ты могла бы помочь.

— Кто говорит? — томно спросила Джини, и Прайс выругался про себя. Джини не могла не узнать его, просто она обожала выпендриваться.

Его так и подмывало сказать: «Это тот кретин, который двенадцать лет платил тебе огромные алименты, хотя ты их не заслужила», но сдержался. Пожалуй, впервые после развода ему что-то было нужно от нее, поэтому он только скрипнул зубами и продолжил разыгрывать из себя джентльмена. Джини, правда, трудно было назвать леди, поскольку леди обычно не злоупотребляют кокаином и не пьют виски стаканами.

Прайс и женился-то на ней только потому, что в те годы он сам чуть не ежедневно кололся, курил или глотал всякую гадость и ему было абсолютно все равно, кого он каждую ночь укладывает к себе в постель на законных основаниях. Прайс прозрел и осознал свою ошибку только тогда, когда перестал баловаться наркотиками. К этому моменту, однако, у них уже был сын (узнав об этом. Прайс был весьма и весьма удивлен), и только по этой причине их брак просуществовал еще сколько-то времени. Когда же он наконец решил, что с него хватит, Джини проявила завидное упорство, и ему удалось получить развод только после долгой и довольно скандальной судебной процедуры.

Когда же он женился во второй раз — еще одна ошибка, которая обошлась ему недешево во всех смыслах, — вот тогда Джини разозлилась на него всерьез.

С тех пор он и выплачивал ей алименты.

— Хватит валять дурака, Джини, — сказал он резко. — Это очень важно, и это касается нас обоих. Ты можешь приехать?

— Почему это я должна ехать к тебе?

— Потому что это касается твоего сына, — сказал он резко.

— О-о! — откликнулась Джини самым саркастическим тоном. — Ты имеешь в виду того самого сына, которого — по твоей же просьбе — тебе поручили опекать? Я правильно поняла?

«Стервой была, стервой и осталась», — подумал Прайс.

— Не паясничай, Джини, — оборвал он ее. — Нам Нужно встретиться. Если хочешь, я сам могу подъехать к тебе.

— Жду тебя через десять минут, — заявила Джини. — И пошевеливайся, я как раз собиралась уходить.

И чтобы показать ему, кто теперь хозяин положения, она повесила трубку, не дожидаясь подтверждения.

Вполголоса выругавшись, Прайс схватил куртку и поспешил вниз, к своей машине. Он слишком хорошо знал Джини и был уверен, что ждать его она определенно не станет.

По дороге Прайс пытался слушать старые — и любимые — записи Эла Грина, в надежде хоть немного отвлечься, но даже это испытанное средство сегодня не помогало. Вылезая из машины на бульваре Уилшир, где жила Джини, Прайс чувствовал, что готов каждую минуту взорваться. Ему отчаянно нужен был хотя бы глоток виски, и он пожалел, что не задержался дома хоть на пару минут, чтобы промочить горло.

Еще лучше было бы выкурить сигаретку с марихуаной, но на это у него совсем не было времени. Прайсу оставалось только полагаться на собственную выдержку, а она в последнее время частенько его подводила.

Джини открыла ему сама, но Прайс не сразу узнал ее. Когда-то у Джини была роскошная фигура, но за годы, что он ее не видел, она набрала, наверное, не меньше ста лишних фунтов. Теперь перед ним стояла необъятных размеров негритянка с тройным подбородком, заплывшими жиром глазками и волосами, выкрашенными в невообразимый цвет мятой клубники. На руках у Джини был миниатюрный французский пудель.

— Привет, Прайс! — Джини шагнула вперед, и он невольно попятился. Перед ним была живая гора плоти, затянутая к тому же в слишком тесные леггинсы и трикотажную водолазку. При каждом движении арбузные груди, выпяченный живот и дряблые бедра Джини колыхались и дрожали, словно желе. Напротив, ее ноги в красных босоножках на высоченных шпильках казались непропорционально тонкими, придавая фигуре бывшей жены Прайса гротескный вид. «Ни дать ни взять — разумный студень с Фобоса», — подумал он, вспоминая случайно виденный им фантастический боевик.

Впрочем, Прайс быстро справился с собой и даже притворился, будто не замечает всех этих чудовищных перемен. Джини, однако, все поняла по выражению его лица.

— Готова спорить, ты сейчас думаешь о том, что со времени нашей последней встречи я набрала пару-тройку фунтов, — бросила она небрежно. «Только попробуй сказать „да“!» — говорили ее глаза.

«Ты стала толстой, как призовая свинья», — хотелось сказать Прайсу, но он благоразумно сдержался.

— Можно мне войти? — спросил он, начиная терять терпение.

— Я вижу, ты считаешь себя слишком большой знаменитостью, чтобы стоять в коридоре, — едко заметила Джини, но все же повернулась и пошла в комнаты. Прайс последовал за ней, стараясь не смотреть на ее огромное, расплывшееся тело.

Оказавшись в гостиной, Прайс понял, что с тех пор, как они расстались, вкус Джини нисколько не улучшился. Со всех сторон его окружали розовые салфетки, розовые диваны, розовые подушки, и даже кофейный столик, сделанный в форме гигантской морской раковины, был розовым. Над каминной полкой висел портрет самой Джини, на котором она, одетая в розовое платье, опиралась о белый рояль. Портрет был донельзя вульгарным, но Прайс почему-то никак не мог оторвать от него взгляд.

— Ты — настоящий мерзавец, Прайс Вашингтон, — заявила Джини прежде, чем Прайс успел открыть рот. — Ты испортил, испоганил всю мою жизнь!

Эти ее слова помогли Прайсу снова обрести уверенность. Он понял, что за эти годы Джини ничуть не изменилась, если, конечно, не считать фигуры и цвета волос, которые раньше были более естественного цвета.