Дмитрий Вересов - Аслан и Людмила

«Ничего. — Она себя успокаивала. — Не понравится — уйду. Что такого?»

Возле церкви его не было. Такого Мила совсем не ожидала. Покрутила головой направо-налево и почему-то с чувством глубокого облегчения направилась прямиком на другую сторону улицы. Но тут от стены дома отделилась фигура, и она почувствовала, как внутри что-то падает.

Он подошел к ней. Высокий до неприличия. В клетчатых штанах на палец короче, чем надо. В голове у нее отпечатались светло-коричневые ботинки невероятно большого размера.

— Привет! И что, ты вот так бы сразу и ушла? Не стала бы меня ждать? — он говорил, чуть наклонив голову набок, так ласково, что ей стало не по себе.

— Да. Не стала бы. Здравствуйте! — Ей было неловко назвать его по имени. Она его имени еще вслух никогда не произносила. Почему-то всегда ей в таких ситуациях казалось, что запомнила она имя неправильно. И если назовет, то непременно ошибется. Теперь она не знала, куда девать руки. Все пошло по самому ужасному сценарию, какой только она могла ожидать. Вместо того, чтобы держаться независимо и с чувством собственного достоинства, она боялась даже посмотреть ему в глаза. Но не потому, что была смущена его присутствием, а потому, что боялась нагрубить. И сказать деловым и не подлежащим обсуждению тоном: «Знаете, Алекс, не звоните мне больше никогда. Извините». Но вместо этого она упрямо глядела в сторону и молчала. А он улыбался, как будто все понимал. И за это она его хотела просто убить. Не надо этого проникновенно го взгляда! Иди, куда шел.

— Ну, что, куда ты хочешь пойти? — спросил он наконец.

— Вас, кажется, Алекс зовут? — спросила она небрежно и хотела продолжить, но он перебил:

— Какая у тебя блестящая память…

— Алекс, пойдемте просто куда-нибудь идти, — сказала она какую-то чушь, ужасно на себя злясь.

Она быстро зашагала по улице. Он ее догонял.

— Послушай, ну, школу-то, надеюсь, ты уже закончила? — спросил он, когда им удалось поравняться друг с другом.

— Нет. Не закончила. Но остался всего месяц. Вы подождете? Или это что-то меняет? — Ей хотелось найти какую-то опору. Вот если бы он сказал какую-нибудь глупость, она бы его долго и с удовольствием топтала. Но он ничего плохого пока не сказал. И, судя по всему, не собирался.

— Да нет. Это ничего не меняет. Зато многое объясняет… Ты просто похожа на девочку, которая впервые вышла одна погулять. — Он быстро шел рядом. — Да, слушай, у тебя с собой нет случайно иголки? Занозу где-то посадил… — Он взял в рот палец, потом подул на него и, казалось, был очень на этом сосредоточен.

— Я не ношу с собой иголок, — сказала она как можно равнодушнее. Ее не проведешь. Ведь он просто хочет, чтобы она его пожалела.

— А мне показалось, что ты вся в иголках сегодня. Нет? — Алекс смотрел ясно и улыбался. Он явно приглашал ее к миру и дружбе.

— Нет! — ответила она, как трудный подросток. И сама уже готова была заплакать оттого, что никак не могла нащупать брод в топи своего настроения.

Какое-то время они шли молча. Быстро, как будто ужасно торопились. Мила завернула за угол и шла уверенно к какой-то одной ей ведомой цели. Он не мешал ей. Но и не отставал. Она стремительно начала переходить улицу по диагонали, не утруждая себя тем, чтобы посмотреть сначала налево, как учили в детстве.

Когда раздался визг тормозов, она уже бежала по противоположной стороне. Водитель обругал ее трехэтажным матом. Алекс перейти не успел. Стоял на той стороне. Она остановилась на тротуаре, одну руку уперев в бок, а другой закрыв лицо. Постояла так молча с минуту. Потом почувствовала, что он переминается с ноги на ногу рядом. Потом берет ее за руку и куда-то ведет.

Она не слушала, что он говорит. Смотрела на зеленые листочки. Когда она пришла в себя окончательно, оказалось, что они сидят на скамейке в скверике. Он рассказывал ей какую-то историю. Она посмотрела на него. Зачем она тут сидит? Зачем ей этот мужчина? Какой-то слишком породистый, правильный, заботливый и почему-то жутко раздражающий.

— Ты читала Умберто Эко? — он спрашивал и видно было, что знает ответ наперед.

— Нет. Не читала. — Больше всего на свете она не любила признаваться в том, что чего-то не читала. У них в семье считалось хорошим тоном все время читать. Вот других она частенько подлавливала. А сама считала, что читала больше, чем все вокруг. Но разве ему объяснишь, что я не такая. Вообще-то я начитанная и умная. А дурой выгляжу только сегодня и исключительно в вашем высоком присутствии.

— Ничего. Я тебе дам. Это обязательно нужно прочесть. — Он ее еще будет учить, что читать…

— Мне нужно идти. Извините, — сказала она, перебивая его на полуслове. И поднялась. Он встал тоже. Остановил ее, став поперек дороги. Она смотрела ему в грудь. Потом он взял ее подбородок и слегка приподнял.

— Может быть, тебе кажется, что если мы встречаемся, то я буду навязывать тебе интимные отношения?

Ей стало мерзко. Она сощурила глаза, как партизанка и твердо сказала, делая эффектные паузы между словами:

— Думаю, это зависит от меня.

— Умница, — одобрил он. И она поняла, что больше не выдержит этого хорошего и умного дяденьку. Она высвободила лицо из его руки.

— Алекс, — сказала она, наконец, обретая уверенность и радушно улыбнувшись. — Не надо, пожалуйста, мне больше звонить. Никогда.

— Как скажешь, — ответил он покладисто и легко.

— Всего хорошего. — Она повернулась и пошла, чувствуя, как весна мгновенно заполняет все освободившееся пространство ее души.

Она не оглядывалась.

Она освободилась.

Все. Все. И не вспоминать. А то стошнит.

Личная жизнь отошла на второй план. Зато на первом замаячил Левшинов.

С тех пор, как она хлопнула дверью, на занятия к нему она не ходила. Пропустила уже дважды. И как из этого положения выбираться, совершенно не представляла. Пьянящее чувство свободы потускнело. Его место заняла глухая неудовлетворенность собой. И что делать дальше? Уроки отец оплатил до конца учебного года. По крайней мере, еще целый месяц она должна была ходить в мастерскую, как зайчик.

Каждый раз, когда раздавался телефонный звонок, она вздрагивала. Боялась, что Сергей Иванович сам позвонит отцу. Однажды вечером она даже набралась наглости и вытянула шнур от телефона из розетки. Детская выходка. Ведь, если родителям нужно было бы позвонить, они бы все равно воткнули его обратно, да еще стали бы докапываться до истины.

Надо было что-то решать. Сказать родителям, что больше ходить к нему не будет, она не могла. Во-первых, такие разговоры она начинала уже не однажды, особенно по первости. А во-вторых, среди последних ее эскизов стало появляться нечто более-менее сносное. И хотя она уже сама начала относиться сверхкритично к тому, что делала, в душу закралась тщеславная мыслишка, что показать мастеру уже есть что. Вот только как к нему вернуться?