Дафна дю Морье - Французова бухта

— Потерпите. Я насажу его сразу, как только мы спустимся вниз по течению.

— Ну уж нет, — заупрямилась Дона, — я не отступлюсь. Хочу сделать сама.

Он не ответил и, насвистывая, отвернулся в сторону, провожая взглядом пролетавшую птицу. Дона вернулась к прерванному занятию. Наконец она торжествующе крикнула:

— Смотрите! У меня получилось, получилось!

— Ну и прекрасно! Вы делаете успехи!

Подняв весла, он пустил лодку плыть по течению. Сочтя, что они прошли уже достаточно далеко, он вынул из-под ног Доны внушительных размеров камень и, обвязав его длинным канатом, бросил за борт вместо якоря. Они расположились поудобнее — Дона на носу лодки, Француз в центре, каждый со своей лесой. По воде пробегала легкая зыбь. Уносимые течением, проплывали мимо слетавшие с деревьев листья, травинки. Было тихо. Тонкая влажная леса в руках Доны слегка натягивалась, относимая потоком. Пару раз она нетерпеливо выдергивала ее, чтобы проверить крючок, но червяк оказывался на месте, прикрытый темной полоской водоросли, зацепившейся за лесу.

— У вас слишком глубоко опущен крючок, червяк оказался на самом дне, — подсказал ей Француз.

Дона немного подтянула лесу, но, видя, что он отвлекся и занят собственной снастью, не собираясь вмешиваться в ее дела, она снова из упрямства выпустила лесу. Исподволь она изучала своего спутника — его профиль, руки, плечи. Поджидая ее, он, вероятно, по обыкновению рисовал. Где-нибудь на корме лодки, под рыболовными принадлежностями, лежит лист бумаги с наброском взлетающей с грязевой отмели птицы.

Доне вспомнился портрет, который недавно сделал с нее Француз. Как разительно он отличался от того, первого, который был разорван в клочья. На этом портрете она смеялась, перегнувшись через поручни корабля и наблюдая, как неугомонный Пьер Бланк исполняет одну из своих забористых песенок. Француз прикрепил этот рисунок над камином в своей каюте, пометив в уголке число.

— Отчего же вы не разорвали его вслед за первым? — не без ехидства спросила Дона.

— Я поймал на вашем лице то выражение, которое мне хотелось запечатлеть и запомнить, — просто ответил он.

— Как более подходящее для члена команды?

— Да, если хотите, как более подходящее.

Он сидел спокойно, полностью сосредоточившись на рыбной ловле. Дона думала о том, что вот сейчас, когда они отрешились от всего мира, в нескольких милях отсюда разрабатываются планы его пленения и убийства. Слуги Эстика, Пенроуза и Годолфина, вероятно, уже рыщут по побережью, расспрашивая жителей разбросанных по нему деревень графства.

— В чем дело? — вывел ее из задумчивости его резкий голос. — Вы что — не хотите больше удить?

— Я думала о сегодняшнем дне, — призналась Дона.

— Я понял это по выражению вашего лица. Вас что-нибудь тревожит?

— Вам нельзя больше оставаться здесь. У них возникли серьезные подозрения. Они полны решимости вас изловить.

— Они меня не волнуют.

— Напрасно, Эстик настойчив, у него здравый взгляд на вещи. Он не чета чванливому болвану Годолфину. Между прочим, он намерен повесить вас на самом высоком дереве в парке Годолфина.

— Что ж, почту за честь.

— Довольно вам шутить! Думаете, я, как все женщины, тревожусь из-за сплетен?

— Думаю, как все женщины, вы склонны драматизировать события.

— Зато вы закрываете на них глаза.

— Чего же вы от меня ждете?

— Прежде всего — осторожности. Эстик как-то обронил, что окрестные жители догадываются о вашем убежище.

— Вполне вероятно.

— Когда-нибудь вас предадут, и бухта будет окружена.

— Я уже принял меры на сей счет.

— Какие, хотелось бы знать?

— Разве Эстик и Годолфин посвятили вас в свои планы по моему захвату?

— Нет.

— Ну так и я не скажу вам, как собираюсь избежать подобной неприятности.

— Неужели вы думаете, что когда-нибудь я смогла бы…

— Я ничего не думаю, — перебил он. — Впрочем, нет, я думаю, что у вас клюет.

— Вы умышленно уходите от ответа.

— Вовсе нет. Если вы не желаете вытаскивать рыбу, то дайте я это сделаю за вас.

— Нет, я сама.

— Ну и чудесно. Тяните, но потихоньку.

Дона, надув губы, взялась за лесу без особой охоты, но, почувствовав, что рыба рванулась и задергалась на крючке, она с рвением принялась за дело. Мокрая леса беспорядочно падала к ней на колени, на дно лодки. Забыв обиду, Дона возбужденно бросила:

— Она здесь, я чувствую. Она на крючке.

— Не спешите так, — предостерег Француз. — Вы упустите рыбу. Плавно подведите ее к борту лодки.

Но Дона уже не слушала. Вскочив на ноги, она чуть не выронила лесу, затем с силой рванула ее к себе, и, когда серебристая чешуя уже мелькнула на поверхности, рыба сорвалась, подняв фонтан брызг, и ушла на глубину. Крик разочарования вырвался у Доны, она обернулась к Французу с глазами, полными отчаяния. С минуту он смотрел на нее, потом расхохотался, откидывая рукой прядь волос, упавшую на лоб.

— Вы просто чересчур увлеклись.

— Я ничего не могла с собой поделать. Так приятно было чувствовать подергивание лесы в руках и так хотелось что-нибудь поймать.

— Не беда. В другой раз вам повезет больше.

— Вот беда: моя леса — она запуталась.

— Дайте сюда.

— Нет, я сама.

Не настаивая, он снова принялся удить рыбу. Дона, подняв свой безнадежно спутанный клубок и зажав его между коленями, пыталась распутать лесу, но та еще больше запутывалась. Досадливо нахмурившись, она вопросительно взглянула на Француза. Он протянул руку и молча забрал клубок. Дона с облегчением оперлась о борт лодки и стала рассеянно следить за его руками, ловко распутывавшими мокрую лесу.

Далеко с запада солнце отбрасывало на небо длинные розоватые полосы, золотило воду реки. С отливом вода стала быстро убывать, булькая вокруг лодки. По грязи на отмели прошлепал одинокий кроншнеп, затем, насторожившись, поднялся в воздух и, тихонько посвистывая, скрылся из виду.

— Когда же мы разложим костер? — спросила Дона.

— Когда добудем себе ужин.

— А если мы ничего не поймаем на ужин?

— Тогда не будет и костра.

За разговором Дона не заметила, как ее леса чудом распрямилась. Он аккуратно свернул ее и бросил за борт, протянув Доне оставшийся конец.

— Спасибо, — покорно сказала Дона и несмело покосилась на него, встретившись с его лучащимся мягкой улыбкой взглядом. На душе у нее сразу стало как-то легко и радостно.

Черный дрозд, укрывшийся в лесу на противоположном берегу реки, прерывисто пел свою песенку, сладкую и задумчивую. На душе у Доны было мирно и спокойно, ничего подобного она никогда раньше не испытывала. Все, что клокотало в ней когда-то, рвалось наружу, теперь успокоилось, покорившись этой тишине и «его» неуловимому влиянию. До сей поры ей, жившей в сумятице света, было незнакомо это очарование тишины. Она чувствовала себя околдованной. Ей казалось, что она наконец вернулась в давно оставленные места, куда всегда стремилась, но никак не могла добраться… Да, да, именно о таком мире она мечтала, когда сбежала в Наврон из Лондона. В то же время в ней зрело понимание, что без «него» она бы никогда не обрела полноту счастья. «Он» открыл ей этот мир, открыл ей новую, доселе неведомую жизнь. Играла ли она с детьми, бродила ли по саду, она всегда думала о «нем», что «он» где-то рядом, в бухте, на своем корабле.