Галина Романова - Завтра не наступит никогда

Но лишней мебели ей в доме было не надо. Она все время натыкалась на него взглядом, коленками, боком, спиной. Поначалу это веселило, потом стало раздражать. Эмма начала к нему придираться по мелочам, он терпел. Потом пыталась закатывать ему истерики, он все равно терпел. А затем ей вдруг стало казаться, что ему совершенно плевать и на гнев ее, и на слезы, он не видит, не слышит и не воспринимает ничего этого, потому что он… мебель.

– Почему? – спросил ее Сергей, когда она сболтнула ему про мебель в неосторожном своем запале. – Почему ты считаешь меня мебелью, Эмма?

– Потому! – закричала она, даже не боясь, что их услышат в коридоре. Сильно она тогда гневалась, очень сильно.

– Почему потому? – проявил настойчивость Сергей, впервые, наверное, проявил, незнакомо это было для нее. – Ты считаешь меня мебелью потому, что я терпел все твои художества?

– Художества?! – ахнула она тогда потрясенно, совершенно справедливо считая себя человеком, не способным на это. – Что ты называешь художествами, интересно?!

– Ну… – Сергей не опускал взгляда, как часто делал, живя с ней бок о бок. – Твое показное равнодушие, к примеру. Когда ты меня откровенно игнорировала, могла не замечать, даже находясь со мной совсем рядом. Презрение твое тоже можно отнести к художествам.

– Ну и?! Дальше-то что?

Она совершенно запуталась в его словах, потому что они явились для нее полной неожиданностью.

Это что же, она может так поступать с людьми? Она?! Воспитанная, благонадежная, порядочная, искренняя, до кончиков пальцев леди, и может так безобразно относиться к людям, которые ей служат?! А он ведь ей служил, потому что она считала его… мебелью.

– А ничего, – он пожал плечами, по-прежнему не отводя от нее взгляда, Марго его, что ли, научила такой самонадеянности. – Ты считала меня мебелью, потому что я терпел все то, что ты вытворяла. Думала, что я ограничен, недалек, приземлен, а тебе не приходило в голову, что я такой совершенно по другой причине?

– По какой же?

Она все еще не могла прийти в себя от его разговорчивости. Он не вел себя так раньше. Никогда не вел.

– Тебе не приходило в голову, что я просто любил тебя. Сильно любил. Знаешь, есть такое чувство, как любовь. И оно может приносить массу страданий.

– И именно по этой причине ты здесь?! – взорвалась она снова, когда начала понемногу осмысливать его монолог.

– По какой?

– Ты здесь, чтобы страдать?

– Да нет. Страдать как-то не хочется. – Он постарался примирительно улыбнуться, но получилась почти болезненная гримаса. – Хочется тебя просто видеть.

Она не ушла, а убежала из его кабинета. И потом всякий раз, как натыкалась на него случайно в коридоре или в буфете, все время мучилась совестью.

Бессловесный влюбленный? Страдалец? Жертва?

Как она могла не рассмотреть? Почему обидела? А ведь еще несколько дней назад она о нем не вспоминала. Так, изредка, может быть. И еще когда мать о нем ей напоминала. Зачем, зачем ей эти нелепые мучения? Зачем было нужно ему это трудоустройство? Ведь ничего же не изменится.

И тут же Эмма понимала, что во всем этом виновата Марго. Мерзкая, наглая, чудовищно непорядочная женщина, решившая заделаться сторонним наблюдателем их истории.

Теперь вот тоже звонит непонятно с какой стати, говорит непонятным голосом непонятные вещи, и это когда на часах почти полночь!

– Маргарита, ты будешь говорить со мной, нет? Ты вообще где сейчас, дома или…

– Я дома, милая, дома. Я не в кабаке и не пьяная, если ты на это намекаешь, – ухмыльнулась звучно Марго.

– Я ни на что не намекаю, я…

– А вот я намекну, милая, – перебила ее Шлюпикова с неожиданным напором. – Я не только намекну, но и предупредить хочу.

– О чем?

Внезапно внутри как-то все противно и мелко задрожало. Эмма даже приподнялась на подушках и свет снова включила.

– Помнишь самую страшную историю в нашей фирме, милочка? – вкрадчиво поинтересовалась Маргарита. – Не думаю, что ты ее забыла. Об этом помнят до сих пор все.

– Помню, и что?

Эмма не хотела, да поежилась, припоминая историю, которую тщательно старалась позабыть. Те несколько недель были самыми отвратительными и самыми длинными и в ее жизни тоже. Все будто замерло, затормозилось тогда. По коридорам бродили не люди, тени, без конца подозрительно оглядывающиеся. Каждый новый человек казался непременно прокурором, явившимся по твою душу. Неизвестно, когда и чем бы это закончилось, не прекрати это Марков в одночасье.

– Я принял такое решение, и я за него отвечаю, – объявил он в конференц-зале всем, кто мог быть причастен к этой истории. – На этом все! Забыто! Это мой приказ.

Точки в этой мутной, неприятной истории так и не были расставлены. Ее просто задвинули в самый дальний угол, засыпали чем попало и забыли.

Чего это Марго вздумалось вспоминать об этом?

– Так вот у меня есть самые неопровержимые доказательства того, что ты имеешь отношение ко всему случившемуся.

– Я?! – Эмма чуть горло не надорвала, с таким трудом далось ей это слово. – Я имею отношение?!

– Ты, милочка, ты.

И Эмма словно воочию увидела самодовольную ухмылку, ползущую змеей по толстому лицу Марго.

– Странно, что ты мне вообще об этом сообщаешь, – обронила Эмма после продолжительной паузы. – К этой истории все имели хоть какое-то отношение. Разве ты не помнишь? Все были запятнаны тогда. Но Марков…

– Твой Марков землю носом роет из желания докопаться до правды, милочка, – хихикнула Шлюпикова. – И я ему в этом помогаю. И не я одна.

– А кто еще?

Машинально спросила, просто так, а не из желания продолжить ужасный разговор.

– А еще Гнедых Кирилл Андреевич, который при-ехал специально для того, чтобы разобраться.

– Он не приехал, а прилетел, – снова машинально поправила ее Эмма.

Она сама его встречала. Почему она? Почему не Марго, это было ее работой? Почему-то Марков попросил именно Эмму встретить Гнедых. Не для того ли, чтобы он к ней присмотрелся, начав работу по выявлению опасного преступника? Странно, что все это началось именно сейчас, а не много раньше. Тогда, когда все и стряслось. Почему-то тогда всем казалось удобнее отказаться от поисков. Удобнее или выгоднее?

– Что скажешь, красавица? – прошептала Марго в трубку. – Денег небось хочешь мне предложить?

– Нет. Не хочу.

Дрожать внутри все перестало, но теплее от этого не сделалось. Марго умела добиваться своего и жертву добивать умела. И Эмма ждала сейчас что-нибудь эдакое напоследок, пакость какую-нибудь. Хотя куда уж больше?

– А зря не хочешь! – И рыжая стерва захохотала в полное горло. – У меня есть что продать тебе. Кто знает, может, в цене сошлись бы…