Елена Арсеньева - Моя подруга – месть

И юнец с собакой исчезли в лабиринте глухих заборов, до того напоминающих окрестности виллы «Клеопатра», что Марьяне даже не по себе сделалось от такого мрачного совпадения.

Она ушла с раскаленного крыльца в прохладные сумрачные комнаты и сначала долго сидела в кресле, незряче разглядывая потускневшие от времени, кое-где даже потрескавшиеся картины. Она не спросила, был ли Васька хоть раз в России. Вряд ли: дорогое удовольствие, а живут, по всему видно, хоть и стабильно, но не в большом достатке. Так что для него Россия воплощена в этих старинных, щемяще-прекрасных, почти фантастических своей недоступностью пейзажах. Для нее сейчас – тоже. Господи, чего бы она только не дала, чтобы сейчас оказаться на берегу вон того озера!

Идиллический пейзаж вдруг поплыл перед глазами, и Марьяна поняла, что это слезы. Вскочила, бесцельно засновала по комнате. Опять принялась набирать уже наизусть затверженные номера, однако ни один по-прежнему не отвечал. Марьяна с ненавистью посмотрела на телефон, повесила трубку, пожалев, что конструкция аппарата не позволяет грохнуть ее на рычаг. Ох, хоть бы уж пришла эта самая матушка Васькина. Как бишь ее зовут? Татьяна… а по батюшке? Нет, Татьяна – это какая-то там Васькина прабабушка. А имени своей матери он не назвал. Забыл, что ли? То есть Марьяна вообще ничего о ней не знает. И если придет любая женщина и скажет, что она какая-нибудь Милица Кирибитьевна или Марь-Ванна Шеметова, Марьяне придется поверить ей на слово. А та вдруг выхватит из кармана тряпку, пропитанную хлороформом, и…

Ну, мания преследования обострилась! Марьяна не глядя схватила с полки какую-то книжку, открыла наугад, рухнула в кресло, заставила глаза приковаться к строчкам, с трудом разбирая дореволюционный шрифт с ерами, ятями, ижицей и фитой:

«Можно сказать, что Хеопс был похоронен в солнечных часах. Пирамида, которая считается усыпальницей этого фараона, была построена с уклоном граней 51 градус и 51 минута, а все плиты имели ширину 1,356 метра. Именно на 1,356 метра ежедневно укорачивается тень от пирамиды – вплоть до своего полного исчезновения в день весеннего равноденствия – в последний день года древних египтян. То есть Большая Пирамида отсчитывает год с большой точностью: до 0,24219 дня!»

Марьяна быстро перелистала книжечку. Все в таком же роде – малопонятно, зато интересно. На титуле название: «Тайна пирамиды Хеопса. Сочинение князя Василия Шеметова, Париж, 1932 год».

Ого! Не слабые книжки писал Васькин предок! Академик!

Однако читать больше не было сил. После ухода Васьки прошло всего полчаса, однако Марьяне казалось, что не меньше полудня. Солнце и впрямь скоро двинется к закату, а там мгновенно рухнет темнота. Здесь вечер – понятие условное.

Вокруг нее ощутимо смерклось, только из соседней комнаты проглядывало чуть заметное свечение. Марьяна почему-то на цыпочках прокралась к двери – и тихо ахнула, увидев огонечек лампадки под образами в вышнем углу.

Все так же, крадучись, она вошла в комнату и тихо стала на колени, прижимая к груди сочинение князя Шеметова, словно молитвенник.

Огромные, вечно печальные глаза Пресвятой Девы кротко смотрели на Марьяну из-под низко надвинутого на лоб белого убруса, шитого не то жемчугом, не то серебром, не то белым шелком. Мальчик у нее на руках глядел затаенно и равнодушно.

– Господи, Иисусе Христе, – робко сказала Марьяна, – матушка Пресвятая Богородица! Помилуйте всех, кого я люблю. Папочка, родненький, заступись за нас здесь, на чужбине! Пожалуйста, спаси Григория и Саньку, Виктора, Надежду, Женьку, Ларису – всех наших!

Небесные, предвечные мать и сын смотрели на нее выжидательно: мол, кого еще назовешь? Себя не забудь! Марьяна на всякий случай попросила еще и за князя Ваську, ну и матушку свою упомянула, хотя вряд ли ей там что-то угрожало, в том баснословно далеком Дивеевском монастыре, за тридевять земель отсюда. Наконец-то Марьяна вспомнила и о себе, и за себя помолилась…

И тут телефон начал трезвонить. Однако это были не условные Васькины звонки, а долгие трели. Похоже, звонившие к Шеметовым были весьма терпеливыми людьми, потому что один раз Марьяна насчитала пятнадцать басовитых, напоминающих пароходную сирену гудков! Только тут она вполне оценила выучку и мудрость князя-суперагента: не разработай Васька свой код, Марьяна хватала бы трубку на всякий бряк, а ведь наверняка все приятели Шеметовых – местные, арабы. Хороша была бы Марьяна, отвечая на их недоуменные вопросы со своим более чем скудным словарным багажом! Разве что по-английски… Но как объяснять, пусть и по-английски, кто она и почему сидит у Шеметовых на телефоне?

А потом телефон замолчал, и надолго. Однако легче Марьяне не стало, потому что, когда она, посидев в тишине, снова решилась дозвониться до кого-нибудь из своих, трубка не откликнулась гудком.

Аппарат отключился.

Марьяна уставилась на него с испугом, щедро приправленным ненавистью. Теперь она совершенно не представляла, что делать!

Бежать отсюда? Ждать? Но чего ждать?

Eй частенько приходилось искать подсказку судьбы в наобум раскрытых книжках, искать в сумятице строк особый пророческий смысл. Вот и сейчас: не глядя, открыла «Тайну пирамиды», оказавшуюся под рукой весьма кстати, не глядя, ткнула пальцем в страницу. Однако почему-то никак не могла решиться посмотреть на предсказание. Наконец, двадцать раз уверив себя, что все равно это просто чепуха, осторожно прочла:

«Еще Страбон писал о пирамиде Хеопса: «На боку пирамиды на небольшой высоте есть камень, который можно отодвинуть. Если приподнять этот камень, откроется извилистый ход, ведущий к могиле».

В это последнее слово и упирался палец Марьяны, словно указующий перст судьбы…

Тут слезы снова нахлынули, а поскольку некого было стыдиться, кроме себя, Марьяна и предалась единственному доступному ей занятию: горькому плачу.

Испугавшись, что вот-вот просто спятит на почве истерики, наконец пошла в ванную и долго умывала распухшее, горящее от слез лицо, пока не спохватилась, что за шумом воды не услышит звонка, если телефон каким-то чудом исправится.

Ринулась обратно в комнату – и запнулась, услышав чей-то негромкий окрик за окном:

– Эй, ты! Выходи!

Говорили по-английски.

Марьяна, прячась за выгоревшей, однако до хруста накрахмаленной ситцевой шторкой, подкралась к окну – и обомлела, увидев две высокие мужские фигуры, стоявшие в палисаднике и наставившие на дом пистолеты.

Первым чувством было какое-то полудетское, наивное изумление полной разболтанностью охраны правопорядка в этом несусветном городе. Ни стыда, ни совести у здешних громил! А вдруг все-таки нагрянет полиция? Хоть бы для приличия таились, перебегали к крыльцу под прикрытием кустов…