Эвелин Энтони - Шаг до страсти

Отец Джуди, человек доброжелательный, но в то же время сухой и замкнутый, потеряв жену в первые же годы совместной жизни, истратил столько сил, переживая это несчастье, что почти не находил добрых чувств для дочери. Так и получилось, что Джуди приехала в Нью-Йорк с рекомендательным письмом Сэму Нильсону от дяди, который перед этим сменил Марокко на Оттаву.

Ей не хватало Пэта Ферроу; казалось невероятным, чтобы столько энергии и жизнелюбия могло в один момент исчезнуть навсегда, но она испытывала не столько горе, сколько чувство вины, признаваясь себе, что к моменту трагедии уже разлюбила его.

Оставшееся наследство Пэта было поделено между нею и женщиной, жившей в Ирландии и родившей ему внебрачного ребенка.

Недостатка в деньгах она не чувствовала, но их оказалось не так много, как можно было предположить, зная, какую жизнь они вели. Джуди подала заявление на замещение должности личного помощника Нильсона, директора Международного секретариата ООН. Это произошло четыре года назад. С тех пор достаточно много мужчин пытались завести с ней романы; обаятельный и с серьезными намерениями юрист в департаменте Нильсона даже предложил руку и сердце. Джуди отвергала всех. Но, что характерно, когда она все-таки говорила «да», то непременно не тому человеку. В выборе любовников она оказывалась такой же неудачливой, как и в выборе мужа.

Ступив на бетон аэродрома, она почувствовала, что жар окутал ее, как одеялом, и зажмурилась, взглянув на яркое солнце. Она словно нырнула в душистое тепло, во всепроникающую жару, не вызывающую, впрочем, неприятного ощущения. Влажный пассат смягчал зной, поддерживая ровную температуру и спасая кожу от ожогов на тропическом солнцепеке.

Аэропорт был крошечный, здесь совершенно не чувствовалось спешки и того смятения, без которых она не представляла себе перелеты. Багаж разгружали не торопясь, пассажиры проходили через таможню и иммиграционную службу мимо полного цветного полицейского в белом тропическом костюме с боевыми наградами, никто не выражал недовольства по поводу долгого ожидания, даже несмотря на то, что поблизости не было достойных внимания лавочек с беспошлинными товарами или туристскими сувенирами. Внезапно, как по мановению волшебной палочки, сумасшедший ритм американской жизни замедлился едва ли не до полной остановки.

Джуди прошла таможенный досмотр и стояла в ожидании своего багажа. В отличие от большинства женщин, она предпочитала путешествовать налегке; все самое необходимое уместилось в одном чемодане — прошлогодние летние платья и два купальника. Она не собирается ни с кем знакомиться...

Ричард Патерсон звонил накануне ее отлета. «Джуди находится в отъезде», — сказала Нэнси Нильсон и повесила трубку. Он не успел даже спросить, куда уехала Джуди. Теперь, направляясь к выходу из аэропорта в сопровождении чернокожего барбадосца, тащившего ее чемодан, Джуди испытала чувство облегчения. С первого же момента, как самолет приземлился в аэропорту, все стало казаться совершенно другим. Полицейский в ослепительно белой форме посмотрел на нее и улыбнулся. Он был молод, и Джуди первый раз пришло в голову, насколько великолепным может быть цветной — это прекрасное, мускулистое, гибкое мужское тело.

Он не был темным — несмотря на то, что барбадосцы не так перемешались, как жители других Карибских островов, все же в их жилах текло много смешанной крови, и красавец юноша в своей форме, напоминавшей колониальное прошлое острова, являлся результатом определенной интеграции, произошедшей за поколение или более до его рождения.

— Добро пожаловать на Барбадос, — сказал он. — Такси вон там.

— Благодарю вас, — сказала Джуди. Впервые за много дней она улыбнулась.

Остров буквально горел всевозможными цветами. Ибискусы, розовые и белые олеандры, знаменитые пурпурные бугенвиллии обвивали ограды и крыши; огромными кустами, обступавшими дорогу, пламенели самые красивые из всех алые понсеттии, которые обычно можно увидеть торчащими, как свечки, в витринах цветочных магазинов накануне рождественских праздников.

Всю поездку шофер говорил не переставая, но с таким сильным акцентом, что понять его было абсолютно невозможно. Джуди разобрала всего несколько слов. И потом перед глазами возникло море сапфировой синевы с бегущей по нему снежно-белой линией прибоя. В небо упирались высокие пальмы. Отель преподнес еще один сюрприз. Он состоял из серии маленьких домиков-бунгало, окруженных роскошными тропическими садами, которые она видела повсюду на острове, пока ехала в гостиницу из аэропорта.

В центре вымощенного патио переливался разноцветным блеском аквамариновый бассейн, обсаженный яркими цветами, вокруг бассейна тут и там стояли маленькие столики под полосатыми зонтами, напоминающие странные грибы, а за стойкой бара стоял черный как антрацит бармен и поигрывал шейкером для коктейлей.

Она заметила, что ей стало жарко. Одежда прилипла к телу, и когда она увидела лицо женщины в зеркале за спиной портье, то ужасно удивилась, с трудом узнав себя в бледном, изможденном отражении.

Войдя в бунгало, Джуди осмотрелась: оно было ярким внутри, с белыми стенами и мебелью, обитой чудесными ситцами; с террасы открывался вид на пляж, а в спальне имелся кондиционер. Она с удовольствием обнаружила маленькую кухоньку со всеми необходимыми принадлежностями. Она зашла в душевую, разделась и встала под струи, подставив под воду волосы и поворачиваясь, чтобы охладить все тело. По сравнению с коричневыми фигурами, лежащими у бассейна, ее тело было невзрачно-белым. Она подставляла лицо под прохладные струи, и вода растекалась потоками по груди. Ощущение собственной наготы вызвало в памяти воспоминания, которых она старалась избегать. Джуди повернула ручку в сторону «выключено» и завернулась в полотенце. Меньше всего на свете ей хотелось бы вспоминать любовные утехи с Ричардом Патерсоном. Она вытерлась досуха и прошла в спальню.

Солнце клонилось к закату, и по небу протянулась густая серая линия, поднимаясь так, что казалось, будто кто-то с той стороны небосвода медленно опускает жалюзи. Скоро совсем стемнеет. Она так устала, что упала навзничь на кровать и, ощутив на теле мокрое полотенце, сбросила его и накрылась простыней. Попозже можно позвонить и попросить чего-нибудь: сандвич, кофе.

Она все еще раздумывала, что бы заказать, когда усталость взяла свое. Джуди заснула.

Она проснулась в кромешной темноте; светящиеся стрелки показывали два часа ночи.

В соседнем бунгало находился мужчина, он не спал. Он увидел, как в темных окнах справа вспыхнул свет и больше не погас; темноту между домиками прорезал желтый луч. Он уже не пытался читать, спасаясь от бессонницы, и вышел на террасу посидеть и покурить. С улицы доносились какие-то звуки: всего в двадцати ярдах от бунгало о берег разбивался прибой, а с деревьев, обступивших песчаную береговую линию, шел негромкий настойчивый стрекот. Можно было подумать, что это какая-нибудь птичка. Однако он узнал характерный стрекот цикад, но, кроме того, различил и прозаический гул кондиционеров. Ему не удавалось заснуть вот уже вторую ночь. Сон всегда ускользает от того, кто его добивается. Всю жизнь он страдал периодами бессонницы, которые приходили без всякого предупреждения и вне всякой связи со стрессом; просто он вдруг обнаруживал, что не в состоянии заснуть в течение нескольких суток. Так же внезапно бессонный цикл прекращался. Он уже приучил себя спокойно воспринимать такие случаи и не прибегать к снотворному.