Жанна Аллан - Легенда озера Гранд

Он медленно и неловко развернулся.

— Будь я кем-то вроде крутого сыщика, я бы разобрался, кто вы такая, но я ни черта не понимаю. — Враждебность в его голосе сменилась усталостью.

Он признает ее. Она взяла первый барьер.

— Ваша мать сказала, что у вас сотрясение мозга. — Победитель должен проявлять благородство.

— Легкое сотрясение мозга. — Он прошаркал к потертому плетеному шезлонгу и осторожно опустился на выцветшее помятое сиденье. Положив костыль на пол, он с помощью здоровой руки уложил на шезлонг больную ногу. Отклонился на гору подушек и прикрыл глаза. — На случай, если вы меня не поняли, повторяю: вы уволены. — Он сжал челюсти — явно от резкой боли.

Почувствовав прилив жалости, Рэйчел взяла себя в руки. Ее предупреждали, что он будет очень темпераментным пациентом, и положили весьма щедрое жалованье, чтобы она потакала ему, пока он выздоравливает. Никто не должен знать, что она сделала бы это задаром.

Встав, она легко сбежала по ступеням.

— Я купила разную нарезку — ветчину, индейку, говядину. С чем вам сделать сандвич?

— Я сказал, что вы уволены.

— Вы не можете меня уволить. Вы меня не нанимали. По пути сюда сегодня утром я захватила ржаного хлеба. Как насчет сандвича с ветчиной и сыром на ржаном хлебе? Чай со льдом или лимонад? — Дайана упаковала его вещи, но она не положила ему еду.

— Кто вы? — спросил он утомленно. — Новая экономка?

— Считайте, что вы в тюрьме, а я — надзиратель.

Его ресницы взметнулись вверх, встревоженные карие глаза уставились на нее.

— Я вас знаю?

— Нет. — Рэйчел помолчала минуту. — Вы так ничего и не ответили по поводу сандвича с ветчиной и сыром на ржаном хлебе. Я заварила свежий чай.

— Я не голоден. Забирайте свою еду и убирайтесь отсюда.

В кухне Рэйчел постояла, прижавшись к столу, пока колени не перестали дрожать. Первый раунд она пережила, но не выиграла. Пока нет. Стоявшая перед ней задача была покруче Скалистых гор, но она выполнит ее. Он никуда от нее не денется. Его мать об этом позаботилась. Главное — не дать ему взять над собой верх. Он ведь сейчас не мужчина, а жалкая развалина. Насколько это будет сложно?

Она приготовила два сандвича. Оставив один на кухонном столе, она прошла в гостиную, свернулась там в кресле и принялась есть сандвич, шумно хрустя салатными листьями и картофельными чипсами.

Николас Бонелли притворялся спящим. Она могла поспорить, что он напряженно ищет выход из создавшегося положения. Его мать постаралась перекрыть все возможные лазейки. Пользуясь тем, что глаза его закрыты, Рэйчел внимательно изучала загорелое лицо с короткими курчавыми иссиня-черными волосами. Черные брови придавали лицу угрожающий вид, но многие женщины все бы отдали за такие невероятно длинные черные ресницы. В опасной близости от его правого глаза был свежий красный шрам, резко контрастирующий с оливковым цветом кожи. Мужчина выглядел упрямым и крепким. Если не принимать во внимание впалые щеки и заострившиеся скулы. Однако он не был ни истощенным, ни худым. У него было вывихнуто плечо, сломана рука и разорваны связки лодыжки, но, даже искалеченное, его тело говорило о хорошем физическом состоянии и огромной силе. Не говоря уже о широких плечах, узких бедрах и стройной талии.

Рэйчел тщательно пережевывала сандвич, перебирая в уме подходящие определения. Мрачный, стихийный. Но при этом уязвимый и нуждающийся в заботе. В голливудском фильме ему подошла бы роль закоренелого преступника, которого спасает любовь доброй женщины. Она откусила еще кусочек. Если верить Дайане, в этом случае нашлась бы целая толпа желающих. Удивительно, что сестры никогда не могут представить своих братьев в качестве объекта страстной любви другой женщины. Рэйчел тоже не могла вообразить, чтобы какая-то женщина сходила с ума от любви к ее брату Тони. Но, конечно, Тони не обладал столь ярко выраженной сексуальной привлекательностью.

— Вы так сильно жаждете этот сандвич или меня?

Рэйчел едва не подпрыгнула, услышав его суховатый голос.

— Вряд ли мужчина в вашем состоянии может меня привлечь.

— Вы плохо в этом разбираетесь. — Он подтянулся, сел прямо и попытался достать свой костыль.

— Вам помочь?

— Нет. Собираюсь пошарить в холодильнике. Не бойтесь, я не притронусь к вашей еде. Найду что-нибудь еще.

— Соленое печенье, арахисовое масло, овсяные хлопья. Пища гурманов. Приятного аппетита.

— Спасибо. — Он поднялся.

Она бы толкнула его обратно в кресло, если бы не боялась причинить ему боль. Но, встав, преградила ему дорогу.

— Не удивительно, что ваша мать вышвырнула вас вон.

— Она не вышвыривала меня вон. — Он медленно обошел ее. — Я сам решил, что мне лучше пожить у Дайаны и Чарли.

— Чтобы сгноить Дайану живьем, заставляя ее выполнять ваши капризы, не говоря уже о том, что с их детьми вы обращались бы как с бесплатной прислугой.

— Я не…

— Ваша мать говорила мне, что вы самый невозможный пациент в мире, и Дайана подтвердила, что она не преувеличивает. Обе они употребляли такие слова, как «упрямый», «невозможный», «брюзгливый», «невменяемый», и прочие, которые я не рискую повторить. Дайана к тому же умоляла Чарли закрыть на замок свое оружие, чтобы кто-нибудь не воспользовался им против вас.

— С меня хватит, леди, так что…

— Рэйчел.

— Что?

— Меня зовут Рэйчел. А не леди. Рэйчел Стюарт. — Держа в руке сандвич, она последовала за ним в кухню. — А вы — Николас Бонелли, так что мы друг другу представлены. Вам чай или лимонад с сандвичем?

Он перевел взгляд с лежащего на столе сандвича на нее.

— Я съем печенье с ореховым маслом, после чего возвращаюсь в Спрингс.

— Путь неблизкий.

Прислонив костыль к кухонному столу и, балансируя на одной ноге, он достал из шкафа банку с арахисовым маслом.

— Кто-нибудь приедет за мной.

— Кто? — Она откусила еще кусок от сандвича и медленно прожевала. — От имени вашей матери и вашей сестры должна сказать вам, что, используя просьбы, подкуп, угрозы, шантаж и все прочие меры, им удалось добиться того, что ни один член вашей семьи, равно как ни один из ваших знакомых или сотрудников, у которого есть водительские права, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, даже под угрозой насилия, за вами не приедет. Включая Чарли Эддисона. Вам, мистер Бонелли, запрещено появляться в Колорадо-Спрингс за эгоистичное, крайне оскорбительное и совершенно неприемлемое поведение в качестве выздоравливающего. Вы останетесь здесь, пока не сможете вернуться назад на своих собственных ногах и самостоятельно себя обслуживать. — Она заставила себя посмотреть ему прямо в лицо, хотя оно потемнело от гнева. — Все точно. Ваша мать заставила меня выучить это наизусть.