Жертвуя королевой (СИ) - Лули Тан Цу
Мой первый мужчина, мой муж, мой гений — лучший из людей, вот кем был всегда для меня Макс.
Я вышла за него в восемнадцать лет, когда ему было двадцать два, и не знала других мужчин. Да и знать не хотела. Не было равных Максу Рихтеру. Никто не мог сравниться с ним ни внешне, ни как-нибудь еще.
Глубокие и спокойные синие глаза. Синие как вот это сегодняшнее летнее небо надо мной. Четкие, правильные черты лица, резко очерченные губы, благородный нос и подбородок.
Макс Рихтер — породистый самец с потрясающей фигурой пловца и огромным пламенным сердцем. Один на миллиард.
Математический гений, шахматный гроссмейстер, в свои двадцать семь он получил докторскую степень по философии, по математике и как бы подводя черту — по философии прикладной математики и механики.
И фигура пловца у него не потому, что похоже, а потому, что он еще и мастер спорта по плаванию.
Ему не нужно было на самом деле это рекламное агентство. Он открыл его для меня. Чтобы жена — художник-иллюстратор не только мечтала продавать свои будущие шедевры, но и достойно зарабатывать своим трудом до тех пор, пока ее картины не поднялись в цене настолько, чтобы жить безбедно, не заботясь о завтрашнем дне.
Макс Рихтер сделал для меня все, что может сделать любящий мужчина для своей женщины. Но главное — он любил меня так, что эту его любовь я чувствовала через любые расстояния и сквозь бетонные стены.
Я в ответ отдала ему всю себя: и сердце, и душу, и жизнь. Никогда и никого не могло существовать даже в теории ни для него, ни для меня.
Это был настолько сильный морально и настолько волевой человек, что иногда мне казалось — Макс Рихтер перерождение какого-нибудь римского императора. Марка Аврелия, не меньше.
Когда я смотрела на него в деле, то поверить не могла, насколько он становится собранным, жестким и беспощадным. На шахматных турнирах наблюдать за ним было не менее захватывающе, чем следить за боксерским поединком или хоккейным матчем.
Никогда я не видела, чтобы он задумывался над ходами, не было всей этой шахматной тягомотины с размышлениями над каждым ходом по полчаса. Он действовал стремительно. Синее небо в его глазах замерзало и превращалось в лед.
Он смотрел на соперника исподлобья, словно собирался уничтожить его только за то, что тот осмелился бросить ему вызов.
Если соперник задумывался, Макс просто вставал и со скучающим видом развлекал себя, чем мог: потягивался, мог начать делать зарядку, уставиться в смартфон, начать с кем-нибудь общаться.
И всем становилось ясно, в том числе и его сопернику, что партия уже просчитана целиком и полностью, что Макс Рихтер уже знает, на каком ходу поставит мат.
Его партии изучали в шахматных школах, по ним писали учебники: гамбит Рихтера, контргамбит Рихтера, атака Рихтера, защита Рихтера.
Я сразу знала, если я не стану кем-то значительным, если не добьюсь своих личных побед, он со временем потеряет ко мне интерес. Я просто растворюсь в нем. И я отбросила в сторону живопись, джинсы и платья с бахромой и вышивкой в бохо-стиле, и, засучив рукава, принялась себя лепить заново. Мольберты со временем перекочевали в гараж, краски высохли, теперь на моих пальцах идеальный маникюр вместо пятен краски, темные волосы блестят, словно отполированные, юбки до колен, платья строгие, но подчеркивающие, что полагается, а сама я — безупречно деловая леди, зарабатывающая достаточно, чтобы мной можно было гордиться.
Без преувеличения, если говорить шахматными терминами, я была его королевой, а он моим королем. С тем только исключением, что мы нарушали даже незыблемые шахматные правила: король ходил как ему угодно и бил любую фигуру, защищая свою королеву.
«Моя Лора, моя крепость, моя нежность, моя сила и моя слабость, я так люблю тебя, мечта моя, ты вся моя жизнь», — так, бывало, нашептывал мне Макс, когда я клала голову ему на грудь, вдыхая его запах.
И все это скрепляла наша пятилетняя дочь, которую я родила на первом же году замужества. Лиля — моя маленькая копия, но с папиными глазами и его интеллектом с поправкой на возраст и на доставшуюся от мамы тягу к живописи.
И вот приходит эта сучка-кадровичка и заявляет, что Макс меня уволил. Да такого не может быть просто потому, что не может быть. «И чего я ее раньше не уволила», — думала я, хоть и знала — да потому что она высококлассный профессионал. А ее личную ко мне неприязнь списывала на профдеформацию.
Как же трясутся руки. «Не может быть, это ошибка. А я не допускаю ошибок. Сейчас все узнаю», — уговаривала я себя.
Я вошла во второй корпус и поднялась на лифте на этаж, где находился кабинет Макса. Сердце уже не выдерживало волнения. Уговоры не помогали. По коридору до его кабинета я чуть ли не бежала.
Я распахнула дверь, вошла в кабинет и заявила с порога, пока еще хватало дыхания:
— Макс, что за шутки, тебе скучно, что ли?
Он сидел за столом, что-то бегло набирая на клавиатуре ноутбука, и даже не глянул на меня.
— Приказ подпиши, — бросил он.
От его ледяного тона мурашки пробежали по спине.
О, ну понятно, это не Макс. Мой муж так не разговаривает со мной. Подыграю.
— Что? Ты серьезно? — я нелепо улыбнулась, все еще думая, что он шутит.
— Серьезнее некуда. Увольняешься сегодняшним днем, — он захлопнул крышку ноутбука, сложил руки на груди и посмотрел на меня тем своим взглядом, каким смотрит обычно на своих соперников. Вынести такой взгляд было невозможно, но я не отвела глаз.
— Макс, что происходит? — у меня задрожал голос, и к горлу подступил комок.
— Это не все.
Звучало как приговор.
— Не все сюрпризы? Или не все шуточки? Макс, милый, что случилось?
Почему-то я боялась подойти, успокоиться в его объятиях. От его тона я в миг почувствовала себя недостойной, будто я какая-то… не знаю откуда у меня это. Но…
— Я подал на развод.
Мои губы задрожали, и я не сдержала предательскую слезу, скатившуюся по щеке. Я не знала, что сказать, не знала, что думать. Глаза заволокло пеленой, в ушах зазвенело, словно меня контузило. Как-то сразу стало холодно. Я обхватила себя руками, будто пыталась согреться.
— И еще, ты должна съехать из нашей квартиры, это не обсуждается.
Я уже ничего не слышала. Удар следовал за ударом. Он наступил мне на сердце и топтал его топтал и топтал. Во мне еще теплилась надежда, что сейчас он скажет, что это шутка, такая вот злая бессердечная шутка.
Воздуха не хватало, мне было плохо физически. Меня мутило, звон в ушах не прекращался. Казалось, я сейчас потеряю сознание.
Я ведь все годы за ним след в след. Я ведь стала лучшей. Идеальной. Я шла из года в год наверх через не могу, через не хочу. Не понимаю. У меня не получилось?
— А Лиля, куда я пойду с Лилей? — еле слышно сказала я.
— Получишь приличное выходное пособие — золотой парашют, денег хватит снимать квартиру. На пару лет точно. Если скромно, конечно, — сказал Макс так буднично, так запросто, что я не могла поверить в то, что это он передо мной, мой любимый — Макс Рихтер.
Такое его отношение к дочери немного взбодрило меня. Я почувствовала, как в груди разгорается огонь ярости. В голове немного прояснилось, ровно настолько, чтобы дать этой ярости вырваться наружу.
— Что ты несешь, Макс! — заорала я, но он даже бровью не повел. — Ты свихнулся? Что ты несешь, я спрашиваю?!
Макс крутанулся на кресле и уставился в окно, будто меня здесь нет.
— Смотри на меня! — рявкнула я. — Ты другую нашел? У тебя другая, Макс?! Я недостаточно хороша для тебя? Я надоела тебе?
— Если тебе так удобно, можешь считать так, — равнодушно ответил он, не поворачиваясь ко мне.
Меня всю трясло, я хотела вцепиться когтями ему в лицо, выцарапать эти его синие глаза. Я ждала объяснений.
— Имей совесть, объяснись, — сказала я уже чуть тише. — Разве я сделала что-то такое, за что можно меня так отшвыривать?
Он все также смотрел в окно, не поворачиваясь ко мне. Я ждала. Ждала и молилась, что он сейчас встанет, обнимет, прижмет меня к себе и скажет: «Моя Лора, моя крепость, моя нежность, моя сила и моя слабость, я так люблю тебя, мечта моя, ты вся моя жизнь».
