Татьяна Устинова - Всегда говори «всегда» – 2
– Надь, а чего ты все Сереже выкаешь? – с улыбкой спросила Ольга.
– Не привыкла еще, стесняюсь, – серьезно объяснила та.
– Ты?! Стесняешься?!
Ольга расхохоталась так, что Надя даже слегка обиделась, хотя обижаться почти не умела. Что же она, застесняться не может могучего, сурового Барышева, у которого непонятно что на уме? Вон как недобро поблескивал на нее очками, когда она смотрела на Петю.
– Мы девушки скромные, воспитания строгого, – насупившись, сказала Надежда, садясь за стол, возле которого хлопотала Нина Евгеньевна.
Льняные салфетки уже были на месте, пирожные перекочевали на блюдо, а на золотистых ободках чашек весело играли солнечные блики.
– Скажите пожалуйста! – Ольга продолжала хохотать так, что слезы выступили из глаз, но, заметив, что дети пытаются улизнуть из комнаты, закричала: – Миша! Маша! Бессовестные! А спасибо сказать?
– Да оставь ты их в покое, – махнув рукой, перебила ее Надя, выбирая самое распрекрасное пирожное в кремовых розах и миндальной стружке, щедро посыпанное шоколадной крошкой. – М-ммм! Сказки Венского леса!..
Ольга села за стол, взяла чайник, но няня требовательно перехватила его и сама разлила чай – сноровисто, не расплескав ни капли, точно наполнив чашки до золотого ободка.
– Спасибо, Нина Евгеньевна, только зачем, я бы сама…
– Велик труд, Ольга Михайловна. Пейте на здоровье. Вот тут сливочки, сахар. Пейте. – Няня выскользнула из комнаты бесшумно и незаметно, будто кто-то невидимый сменил декорацию.
Нина Евгеньевна умела появляться и исчезать в самые нужные моменты. Ольге иногда казалось, что именно няня – негласный режиссер ее быта, и она была ей благодарна за это, потому что иначе хаос заполнил бы все ее жизненное пространство.
Ольга тоже взяла пирожное – поскромнее, без роз и миндаля, с клубничкой на белоснежном безе. Откусила кусочек и улыбнулась, словно смущаясь, что рушит такую красоту – алая ягода в белом сугробе.
На губах у Ольги осталось безе, а Надежде подумалось вдруг, что когда она будет кормить грудью своего сына, то исключит из рациона клубнику. Безе тем более. А вдруг диатез? Надо бы ей сказать… Нет, потом. А то сама притащила пирожные и тут же есть запретит? Нужно издалека начать…
– Значит, так. Как покормишь Петьку, надо, чтобы он отрыгнул. Ты его к себе вертикально прижми и по спинке поглаживай… А то они воздух заглатывают, когда сосут.
– Ты меня еще рисовать поучи, – снова захохотала Ольга.
– И поучу! На ночь пеленай. Туго. А то они руками машут и сами себя будят. Сейчас мода пошла детей с рожденья в костюмы рядить и не пеленать. А они плохо спят от этого. Нервная система страдает. И погремушки близко к носу не вешай – окосеет. И это… сладкого бы поменьше, а то диатез и всякое такое…
Ольга уставилась на Надежду во все глаза, даже пирожное отложила.
– Надька, ты ненормальная?! Что ты меня учишь? Петька же у меня не первый ребенок. Даже не второй. Он у меня третий!
Но Надежда уже не могла остановиться. Ее любимым занятием было учить всех и всему, особенно если это касалось быта, финансов, дизайна, психологии, кулинарии и, как выяснилось, ухода за детьми. Да и результат был налицо – пирожное-то Ольга отложила!
– Да хоть бы и десятый! – затараторила она. – Умного человека всегда послушать невредно. Я их, этих деток, в общаге знаешь сколько вынянчила?! Вот памперсы, к примеру. Все с ума посходили с этими памперсами, а только дети после них до школы в штаны писаются. Попки, видишь ли, сухие! Так ты пеленки-то чаще меняй, вот попки и будут сухие и чистые…
Они прыснули вместе, как всегда прыскали, когда было невыносимо смешно, прыснули, словно были в сговоре и долго репетировали синхронность этого действия.
Когда слезы смеха прошли, они вдруг заметили, что посреди гостиной стоит Сергей и внимательно на них смотрит.
Надежда смутилась. Вот чего он так смотрит, будто они тут не пирожные едят, а… контрольную списывают?
– У вас тут весело, я смотрю, – сказал Барышев тоном, каким наверняка вел совещания.
– Представляешь, Сереж, Надя учит меня за детьми ухаживать. У нее, оказывается, богатый опыт. – Ольгу не смутила серьезность Барышева, она встала и потрясла его за руку, словно ребенок, требующий внимания.
– Разве у Нади есть дети? – сверкнул очками он.
Интересно, если рвануть хлопушку у него перед носом, он улыбнется или начнет выговаривать тоном, каким ведет совещания?
– Будут, – уверенно ответила Надя и встала. – Ну все, мне пора. Димка ждет, мы в городе встретиться договорились. Он сегодня целый день по всяким конторам мотался. Злой, наверное, и голодный. Мы же в новый офис переехали, и ремонт прямо при нас заканчивают. Мороки с этим ремонтом! Ужас! Все, побежала!
Она видела, что Ольге не хотелось отрываться от Сергея, разъединять руки, поэтому быстро добавила:
– Не надо меня провожать, сама дорогу найду.
У дверей повернулась и, посмотрев Сергею в глаза, добавила:
– И уши у него тоже ваши.
Сергей все-таки улыбнулся – сдержанно, но очень трогательно, как человек, который не хочет демонстрировать свои чувства. Или боится?
В общем, хороший мужик этот Барышев, когда не лепит из себя большого начальника. Надо бы и правда перейти с ним на «ты». Может, тогда он перестанет сердито сверкать очками и начнет улыбаться?
Сергей обнял Ольгу, проводил глазами Надежду и неожиданно поймал себя на том, что очень счастлив, оставшись с женой наедине.
Насколько хватит этого счастья?
Хотелось бы навсегда.
Ольга потерлась щекой о его плечо, он сильнее прижал ее к себе.
Хотелось бы больше, чем навсегда…
– Оль, а когда с ним можно будет о чем-нибудь поговорить?
Вопрос был дурацкий, но он интересовал его больше, чем смета на строительство нового дома.
– С кем? – вскинула Ольга смеющиеся глаза.
– С Петькой.
Она прижалась к нему, засмеялась, а он так и не понял – когда? Через неделю, две, год, или этим смехом она хотела сказать, что он идиот и разговаривать с ребенком нужно было уже давно…
* * *Грозовский злился, злился и злился. Злился оттого, что шел мелкий противный дождь, злился, что в агентстве бардак, ремонт и запах известки, от которого першит в горле. Но больше всего он злился, что Надежда опаздывает на…
Он посмотрел на часы – на сорок три минуты и тридцать секунд. Секундная стрелка пульсировала, отсчитывая время дальше, и это злило его еще больше.
Он включил «дворники», чтобы разогнать мелкие брызги на лобовом стекле, схватил мобильник, позвонил снова…
«Абонент временно недоступен», – в тысячный раз сообщили ему, и он еле сдержался, чтобы не высказать этому электронному голосу все про погоду, и про противный дождь, и про бардак в агентстве, и про Надежду, которая безответственная, безалаберная, без…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});