Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы - Элеонора Бостан
Конечно, она позвонила. Фатима сама себе удивлялась, когда осознавала, что относится к категории «сумасшедших мамаш», она следила за всем, за каждым взглядом, за каждым шагом, за каждым неправильно уложенным волоском в его прическе, но при этом она никогда не ущемляла его свободу, за этим она тоже строго следила. Она замечала всё, но никогда не тыкала его носом в свои открытия. Меньше всего ей хотелось вырастить невнятного мямлю, не способного отвечать за свои слова и не способного и шагу ступить без того, чтобы не держаться за мамкину юбку. Нет, она приучала его к самостоятельности, к тому, что если вдруг он останется один, он выживет и сможет позаботиться о себе. Такая уж у нее была жизнь, она избрала этот путь задолго до его появления. Или это путь избрал ее, не имело значения, главное, что она на себе испытала: каково это остаться наедине с миром, когда ты к этому абсолютно не готов, и не хотела такой судьбы для сына. Она понимала, что к потере любимого человека нельзя подготовиться, нельзя просто перешагнуть через потерю и начать воплощать план, но когда шок проходит, человек начинает жить заново, жить дальше, и вот тогда план жизни становится необходим. И она позаботилась о том, чтобы у ее сына этот план был.
А она снова решила испытывать судьбу и удачу. Она не могла жить без этого, она родилась хищником, а хищник никогда не станет есть траву и блеять вместе со стадом. Что-то держало ее, контракт с Судьбой, заключенный где-то в другом мире, и пока срок этого контракта не истек, она слышала зов и обязана была повиноваться.
Ничего не бывает зря, каждая мелочь, каждый вздох и порыв ветра – всё в этом мире имеет причину, всё связано, всё для чего-то. Этому ее научила жизнь. Судьба или Бог правят бал, и все мы танцуем под эту музыку, все мы кружимся в танце, соприкасаясь и снова расходясь по велению небесного ритма, и кто мы такие, чтобы двигаться не по предназначенным нам траекториям в огромном бальном зале мироздания. Можно злиться и протестовать, но ты упадешь, а музыка будет продолжаться, думала Фатима, поднимаясь в свой кабинет, можно принимать это как должное и просто передвигать ноги в такт, а можно вообще не думать об этом и просто наслаждаться танцем и временем, отпущенным тебе на этом балу. Она прошла через все стадии и остановилась на последней, набив немало шишек и синяков, но жизнь научила ее еще кое-чему: если, прожив жизнь, ты найдешь в себе хоть крупицу мудрости – ты проживешь ее не зря, а то, что достается большой ценой – имеет большую цену. И она двигалась по своей траектории, она просто была собой, была тем, кем рождена была быть – Фатимой, убивающей по велению судьбы и сердца.
Ее кабинет был просторной комнатой с большим окном, выходящим на море, натертый паркет сиял в лучах солнца, у окна стоял стол, и хотя, работая, она сидела спиной к двери, и это ее нервировало, но она просто не смела отворачиваться от такой красоты. И потом, она всегда запирала дверь, когда входила в эту комнату, и никто не тревожил ее, пока она была здесь – она была в другом измерении, она отсекала мир от себя и себя от мира. И это правило было железным.
Еще один маленький уголок, где я могу побыть собой, подумала она, по привычке запирая за собой дверь, никаких масок, никаких имен – это мир Фатимы, таинственный и неприкосновенный.
Первым делом она открыла окно, свежий ветер, уже привычно пахнущий морем, тут же ворвался в комнату, раздул занавески, отбросил волосы, безупречно прямые и темно-рыжие. Ей шел этот цвет, глубокий, почти каштановый, и она выпрямляла их, Кристина Агеева должна была быть полной противоположностью Фатимы.
Несколько минут она постояла у окна, наслаждаясь видом, спешить было некуда, весь день принадлежал ей, и она чувствовала, что день будет удачным. На сверкающей бирюзовой поверхности моря она увидела несколько кораблей, вернее, маленьких прогулочных катеров и один парусник, за ним она и стала наблюдать, отпивая чай маленькими глоточками. Полная картина покоя и безмятежности, подумала Фатима, никаких посторонних шумов, только песня ветра и сверкающее море. Отсюда слышать прибой она не могла, дом стоял на холме далеко от воды, но это было нестрашно, зато у нее был этот фантастический вид и минимум соседей. Она любила море, здесь, в Такасе, оно было прекрасным всегда – и летом под солнцем, когда оно приобретало этот бирюзовый оттенок, свойственный более южным и теплым морям, и в пасмурные дни, когда небо, отражаясь в воде, наделяло ее своими темными красками. Картина была жуткая, но прекрасная – черное громадное зеркало, застывшее в ожидании бури. Это был маленький уголок мира, который она умудрилась полюбить по-настоящему, полюбить настолько, что уже считала его своим домом.
А ведь прошло всего 5 лет, подумала она, подставляя лицо ветру и щурясь от солнечных бликов на воде, 5 лет – и я уже привыкла. Она вспомнила первый Новый Год в этом доме, они с Яном нарядили громадную ель в почти пустой гостиной, а потом носились по пустым комнатам, распевая песни и веселясь, как сумасшедшие. В тот год шел снег, что было крайне удивительно для этого города, соседи говорили им, что это хороший знак, это к удаче. Они с Яном и соседским мальчиком, всего на год старше – а теперь эти двое стали не разлей вода – скакали во дворе и ловили ртом снежинки. Потом она оставила детей и пошла
