Галина Лифшиц - Тот, кто подводит черту

– Точно все поняла? Не делай другому то, что себе не желаешь! Запомнила? Запиши! Вот лист! Записала? Над кроватью повесь дома! И в классе над доской. Я проверю. Все! Свободна!

Депутат восторженно смотрел на старую женщину.

– Раз я здесь, перечислите неотложные нужды школы. Помогу эффективно и быстро. Исполнение возьму под личный контроль.

– Нет худа без добра! – вздохнула старуха. – Считай, подергались, а школе польза будет. И так во все времена!

Катерина потом оборжалась, вникая во все детали Лесиного рассказа. Впервые не она изливала душу, а с наслаждением внимала Лесе.

– А ты не молчи! Я всегда помогу, чем могу, мне не сложно. Зато смотри, кайф какой! Сама-то довольна?

Конечно, Леся была довольна. Главное, обида терзать перестала, это же ужас – с обидой на сердце существовать. Не продохнешь.

Непонятная личность из Жоподырска

Сегодня Катя почему-то взялась за неприятные темы. Принялась въедливо расспрашивать про Сашу.

Леся не могла понять, почему все вокруг сторонятся его, стараются не заходить, узнав, что он дома. Он никогда никому худого слова не сказал, злого ничего не сделал. Чужие грехи расхлебывает, о чужих детях заботится постоянно, изо дня в день.

Несправедливо это! Обидно!

Катя вот всегда насмехается. Правда, у нее это не ехидно выходит, мило даже, по-своему. Если бы они в таком тоне кому-то чужому косточки перемывали, она бы даже порадовалась. Местами просто весело получается. Но когда о родном муже говорят «Отел-ло ускакокело», обида напрашивается.

– Я вот чего не понимаю, – лениво тянет Катя, – почему ты всегда, сколько я тебя знаю, собственную планку занижаешь? Зачем в дом свой добровольно впускать непонятную личность из Жоподырска? Детям лучше на красивое смотреть, когда растут, а то впечатается в голову несветлый образ…

Леся больше не может молчать.

– Кать, ты ж его совсем-совсем не знаешь. Видела один раз. Он смелый, жертвенный человек. Герой! Понимаешь, что это такое? Это не орденскими планками щеголять, это по жизни каждый день поступать благородно! То, что манеры у него не столичные, так он в этом совсем не виноват. Как рос, такие и манеры получились. Не в этом дело. Он столько всего чудовищного испытал, а о других думает, бескорыстно заботится! Он пол-Афгана пешком прошел! По компасу! От своих отбился, ветер парашют отнес! Он молча летел, ничего сделать не мог. Кричать нельзя, чтоб чужие не услышали. У него ранение в брюшную полость! Ордена! Зачем судить, Кать! Надо же видеть в человеке хорошее!

Катя какое-то время молчит, словно переваривает полученную информацию. Потом протяжно произносит:

– Не-a! Не убедила! Ты возьми Ломброзо почитай. Интересный ученый. Конца девятнадцатого века, что ли? Вроде так. У него целая книга про то, что по внешности можно определить преступника. Бывают такие преступные внешние черты. Маленькие запавшие глазки, низкий лоб, руки такие… специфические. В общем, очень дельная книженция. Вникни.

– Незачем мне вникать, – обижается Леся не на шутку. – Пусть менты в эти специфические черты вникают, когда настоящих преступников ловят. А со мной рядом сплошь порядочные, добрые, честные люди. И давай, Кать, помолчим, пока я над носогубными работаю, а то толку никакого.

БЕДНЫЙ, БЕДНЫЙ ЦАРЬ ЭДИП

Жеребьевка

После Кати у Леси самые любимые ее работодатели. К ним она устремляется по первому зову. Все готова бросить. Вот сейчас едет на метро чуть ли не через весь город, чтоб своим любимцам помочь.

Утренний час пик схлынул. Самое замечательное время для поездок. Можно сидеть и читать. Леся читает про царя Эдипа. Осталось совсем чуть-чуть. Несколько страничек. Только медленно они читаются. Зато и не забудутся теперь никогда.

В историю судьбы несчастного царя Леся вникла, как в повествование о собственной жизни.

Ей делается все жальче и жальче главного героя трагедии. Его жалко прежде всего потому, что ни в каких извращениях он оказался не виноват, а тут через несколько тысячелетий его именем обзываются, как чем-то неприличным.

А все потому, что рожден он был под несчастливой звездой. При жеребьевке человеческих судеб древние боги вытащили младенцу такое, что сами, наверное, испугались. Но поделать уже ничего не могли: что выпало, то выпало, изволь смириться. С этого и пошло.

Мальчик из Фив

Значит, так. Древняя Греция. Древняя, заметьте! Это значит, что не только Евросоюза не существовало, но, по сути, самой Греции, как государства, тоже еще и не намечалось.

На не слишком большой территории размещалась целая куча царств. Очень маленьких. Все небось в отдельно взятом царстве друг друга знали в лицо. Однако в этих царствах-малютках все было, как у больших: царь, царица, наследники, подданные. Войны велись между государствами, пленных делали рабами.

Бесплатная рабочая сила! На этом все зиждилось.

Попался в бою – рабствуй, родился от царей – царствуй.

И никто над царем уже не властен, кроме Судьбы.

А эта особа кого полюбит, тому все, а кого решит извести, тому и рыпаться не стоит: изведет на корню.

Вот в государстве под названием Фивы рождается мальчик. Сын царя и царицы.

Все рады.

Но у них был такой языческий обычай: спрашивать у оракула судьбу новорожденного.

И в данном случае оракул ему будущее пророчит – мама, не горюй! Этот хлипкий жалкий младенец, оказывается, такое должен натворить, что кровь леденеет в жилах. Он, страшно сказать, по велению Рока должен впоследствии убить своего отца и кровосмесительствовать с собственной матерью. То есть участь его такова, что должен он по жизни вести себя как последний недоумок, хуже животного.

Родители, ознакомленные со списком грядущих свершений своего первенца, впадают в отчаяние. Нет чтобы смириться, не составлять все эти поганые гороскопы, от которых один грех, а просто и честно растить сына в духе гуманизма и любви к ближнему.

Нет! Они решают побороться с Судьбой. С этой целью из рук несчастной юной матери забирают новорожденного и уносят его в лес на верную погибель. Убить, правда, у слуги рука не поднимается, хотя было приказано убить.

Но как-то страшно поднимать руку на маленького и слабого – он и так, сам по себе, долго протянуть не сможет, пусть хоть самостоятельно, естественным путем отойдет в мир иной: от голода, холода или хищных зверей.

И мало того что не прикончили, оставили у ребенка знаки царственного происхождения, чтобы случайно нашедшие не сделали его рабом. Но вообще-то он, разумеется, должен был наверняка погибнуть в диком лесу.