Елена Аверьянова - Бабочка на огонь

«Любите, люди, друг друга» — так назывался первый хит Груни Лемур, принесший ей двадцать лет назад всенародную славу. До хита был Любимск, школа, подруга, первая любовь по имени Андрей.

Груне захотелось встать, подойти к большому, размером со стену, зеркалу, посмотреться в него, чтобы увидеть не стройную фигуру, как у двадцатилетней, не гладкие ноги с круглыми коленками, не стильные, длинные волосы (без набора этих составляющих певице сегодня никак нельзя), а свое лицо — без макияжа, без обычно приятного для окружающих выражения глаз, скул, рта, бровей.

Она не пошла. Испугавшись, что вместо Груни Лемур разглядит в зеркальном пространстве Аню Григорьеву, из-за спины которой выглянут двое, нет, трое пострадавших от ее необдуманного поступка людей, убедила себя, что в уютном кресле в углу кухни ей будет удобнее вспоминать, раскаиваться и страдать.

— Да-да, страдать, — сказала себе, плите «Индезит» и обалденно дорогому кухонному гарнитуру — под цвет плитки и обоев — Груня. — А что вы думаете? И я — человек, а потом уж — известная певица.

Про человека она сказала с таким вызовом, что даже гарнитур, вдохни в него душу, догадался бы: это — неправда. И Груня поняла, что соврала неубедительно, засомневалась в себе, решила заплакать. Слезы подвели ее — не покатились из глаз большими, мутными горошинами, не очистили сердце от скверны.

Члены ее затекли. Ей, энергичной и любящей жизнь, захотелось двигаться. Признав, что в свое время она поступила плохо, Груня прекратила ломать комедию. А что? Ей так Сашок велел. Он — начальник, ему виднее.

Дом Златы Басмановой Катюше понравился. Он был построен человеком, которому нравилось выражение «родовое гнездо». И, хотя двухэтажный коттедж из прочного, огнеупорного, красного кирпича внешне мало чем напоминал сельский дом в английской деревне, Катюше сразу же пришло на ум именно это сравнение. Дух тайны витал над домом.

Катюша обрадовалась, что нашла точное объяснение неожиданному сравнению, хотя поначалу, в первую секунду ее вторжения на чужую территорию, ей показалось, что дело здесь исключительно в чувстве защищенности, надежности, исходившей от дома, и места его расположения, приветливости по отношению к своим, их желанности и долгожданности. Образно говоря, дом, построенный Артемом Басмановым, и был похож на него — мудрого мужчину в возрасте. Но нет, не только это: дух тайны витал над поместьем.

Могильная тишина окутывала небольшой парк простых русских деревьев уже в семь часов вечера. За деревянным забором угадывалось озерцо, больше похожее на болото, в котором до наступления ночи — это любой бы почувствовал — мирно дремала собака Баскервилей. Кирпич на некоторых частях домах был нарочно потерт — создавалось впечатление, что дому по меньшей мере триста лет. Слово «газонокосилка» здесь было неуместно, и трава по обеим сторонам тропинок, покрытых шишками двух или трех лиственниц, росла, как ей хотелось: тянулась вдоль, доставая до пояса хозяев, ложилась поперек, чтоб только ей удобно было.

Катюша посмотрела на траву — свидетельницу недавнего убийства Артема Басманова: не осталось ли где крови?

— Я жду вас, — сообщила ей «приятную» новость Злата Артемовна.

Она стояла на крыльце в простой вязаной кофте — судя по размеру, отцовской, — смотрела на небо. Катюша посмотрела туда же — собиралась гроза.

Гром бегал между невидимых еще туч высоко и далеко. Серой краской бог вымазал небо, предупреждая животных — прячьтесь.

«Вот отчего стало так тихо», — запоздало догадалась Катюша, думая до этого о доме, парке и предстоящей встрече со Златой Артемовной.

Первые капли-лепешки дождь потерял случайно: приказа «наступать» не было.

— Идите в дом, — велела Злата Катюше. — Сядьте, где вам удобней. Мне нужно посмотреть на грозу.

Сама же, подняв голову, следила за изменениями в небе, как полководец в подзорную трубу за передвижениями вверенных ему царем отрядов.

Через минуту спрятавшаяся в доме Катюша тоже, вздрогнув, посмотрела на потолок. Гром грянул, будто на втором этаже уронили шкаф. Потом жильцы шкаф подняли, и он упал снова. Так случилось несколько раз. Катюша испугалась не за себя — за оставшуюся один на один с грозой Злату, выглянула в окно. Молнии, жившие секунду, рвали небо на части — как ткань. Злата смотрела, как они это делают. Лицо ее было мокро от дождя, но, глядя на выражение Златиного лица, Катюша поняла: то не дождь, слезы.

«Какой прекрасный человек Злата Артемовна», — подумала Катюша, вздохнув.

Сама она была человек простой, пугливый. Грозы, как все нормальные люди, боялась.

— Знаете, что мне от вас надо? — спросила Злата сразу же после грозы, после того, как любопытные вопросы, касающиеся жизни, творчества и смерти Артема Басманова, заданные Катюшей, но придуманные ее работодателем Максимом Рейном, получили не менее любопытные, может быть, даже честные ответы.

Катюша пожала плечами — где уж ей, обыкновенной, понять ход мыслей талантливого человека — и подумала о деньгах, которые она, наверное, как любой журналист, должна заплатить дочери режиссера за потраченное на нее время. Максим Рейн был помянут недобрым словом.

— Вы в Любимске давно живете? — задала Злата второй вопрос, не получив ответ на первый. Не очень-то он был ей и нужен — чужой ответ.

— С рождения, — ответила Катюша. — Всю жизнь.

С интересом понаблюдав, как Катя ерзает на стуле, не понимая, к чему ее собеседница клонит, Злата прищурила глаза, подняла подбородок и веско сказала:

— А вы знаете, милочка, что я никогда и никому в жизни не давала интервью?

«Милочка», которая была старше молодой, еще никому неизвестной режиссерши лет на много, стала покашливать и глаз на Злату поднять не смела. Из всего сказанного она поняла только одно — ей оказали честь.

— А вам дала, — продолжала «темнить» Злата.

Катюша поняла еще одно — за оказанную честь ей придется каким-то образом расплачиваться. Максим Рейн еще раз был помянут недобрым словом.

Уловив в лице Катюши тень сомнения и некоторого, еще робкого недовольства, Злата подумала, что, пожалуй, она, как начинающий режиссер, сгустила краски в том месте картины, где хватило бы только мазка, намека. «Дурочка» могла испугаться и, не зная правил приличия, удрать.

«Без алиби мне никак нельзя», — про себя вздохнула Злата.

По правде сказать, она просто не знала, с чего начать, как направить разговор в нужное ей русло.

Катюша, которой уже порядком надоело чувствовать себя виноватой, сама пришла Злате на помощь.

— Да вы прямо скажите, что вам от меня нужно, — предложила она, перестав наконец ерзать на стуле и покашливать.